— Мне кажется, Холмс, никаких сомнений быть не может, баронет желал умереть — это видно из его неоднократных попыток покончить с собой.
— Я начинаю думать, Ватсон, что, несмотря на нашу многолетнюю с вами дружбу и ту массу разнообразных дел, которые мы вместе вели, вы мало что усвоили из моей системы и по-прежнему больше разбираетесь в том, как пичкать людей различными «целебными» отравами, чем…
Холмс неожиданно умолк и, выпустив большой клуб дыма, ушел в себя.
Зная характер моего друга, я понял, что он случайно напал на какую-то мысль и не хотел дальнейшим разговором прервать ее течение.
В комнате наступило молчание; от духоты и табачного дыма у меня заболела голова и запершило в горле.
Осторожно, не желая тревожить Холмса, я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался уличный шум.
— Ватсон, — услышал я громкое восклицание моего друга, — идемте же!
— Куда? — изумленно спросил я.
— Гросвенор-сквер, двадцать шесть, к баронету Арчибальду Коксвиллу.
Мы отдали наши карточки слуге, он понес их.
— Сэр Арчибальд просит вас, джентльмены, пройти к нему, — сообщил он, возвратившись, — он у себя в кабинете.
Мы прошли анфиладу прекрасно убранных комнат. Старый лорд Реджинальд, отец обоих братьев, был страстный любитель редкостей, и потому комнаты были заставлены всевозможными вещами, представляя собой скорее лавку антиквара или музей, чем жилые апартаменты знатного человека.
На пороге кабинета мы остановились перед опущенной тяжелой портьерой, но, услышав звонкий юношеский голос нового баронета: «Войдите!» — приподняли ее. Я вошел первым.
Из-за старинного стола красного дерева поднялась высокая тонкая фигура сэра Арчибальда, он пошел к нам навстречу.
— Вот приятная неожиданность, — приветливо проговорил он, крепко пожимая нам руки. — Мистер Холмс, я
На глазах молодого человека заблестели непритворные слезы.
— Я знаю ту тесную дружбу, которая связывала вас с братом, — проговорил Холмс, опускаясь в большое кожаное кресло около стола.
— Да, мистер Холмс, я очень любил брата, весть о его смерти поразила меня, как громом. Но разве можно было думать, что такой жизнерадостный человек, каким был Эльджи, мог решиться на самоубийство! — воскликнул баронет.
— Я был поражен не меньше вас, милорд, — согласился я с хозяином. — Трудно предположить, чтобы человек, имеющий возможность пользоваться всеми благами жизни, не встречающий ни в чем себе преграды, так скоро утомился жить. Если не ошибаюсь, вашему покойному брату было не более тридцати лет.
— О нет, ему шел всего двадцать восьмой год, а мне скоро будет двадцать два.
Холмс, продолжавший молчать, безучастным взглядом окидывал роскошный кабинет, его, по-видимому, не интересовал наш разговор; в продолжение последнего он только один раз что-то записал карандашом на своей левой манжете.
На громадном столе покойного баронета находилось множество всевозможных редких вещей. Они ярко блестели на темно-красном плюше, покрывавшем поверхность.
Рука моего друга совершенно машинально перебирала эти изящные предметы. Один из ножей почему-то особенно обратил на себя его внимание, Холмс взял его и стал рассматривать.
— Вот странно, мистер Холмс, вы, как нарочно, выбрали любимую вещь моего брата, — сказал хозяин. — Я очень редко заходил к нему в кабинет: в университете так много дел, что дома оказываешься нечасто.
Я невольно улыбнулся, отлично зная, что все эти занятия английской молодежи заключаются в непрерывных спортивных тренировках, и не более того.
— Представьте себе, — продолжал баронет, — каждый раз я замечал у Эльджи вот этот самый нож. Не правда ли, странно, мистер Холмс? Мне кажется, будь вы на моем месте, вы, наверное, увязали бы эту непонятную привязанность к ножу с самоубийством моего брата?
— Вы меня заинтересовали этой вещью, милорд, — заметил Холмс. — Если бы я попросил вас дать мне этот нож на некоторое время?
— Возьмите его совсем, мистер Холмс, на память об Эльджи, с которым вы были так дружны.
Холмс небрежно опустил подарок в карман.
— Кстати, вы теперь надолго останетесь в Лондоне? — спросил его баронет.
Мой друг вопросительно взглянул на хозяина.
— Это не праздное любопытство, — поправился покрасневший хозяин, — я сделал распоряжение, чтобы тело моего брата было во что бы то ни стало найдено, и обещал наградить рыбаков и водолазов. Когда его привезут сюда, надеюсь, вы отдадите ему последний долг?
— Едва ли это будет для меня возможно, сэр, так как я завтра намерен уехать в Алжир, — спокойно ответил Холмс.
— А, теперь понимаю ваше возвращение с Уайта. Доктора нашли, что вам необходим более жаркий климат?
Холмс неопределенно ответил:
— Да, другие широты.
Распрощавшись с хозяином, мы ушли.
— Ватсон, теперь скорей за дело! Едем, — решительно сказал Холмс, когда мы вышли на улицу.
— Куда? В Алжир, с вами? — изумленно спросил я.