Шерлок Холмс в России

— Кстати, Ватсон, откройте иллюминатор, я так здесь накурил, что нам будет не уснуть, — сказал Холмс.

Я выполнил его просьбу. Возвратившись к столу, я заметил, что ножа там уже не было.

— Я знаю, Ватсон, что вы привыкли выпивать на ночь стакан доброго красного портвейна, и уже позаботился об этом, — смеясь, произнес он, вытаскивая из-под стола бутылку. — Ах да, я совершенно забыл вам рассказать, кого я посетил в то время, пока вы ожидали меня дома!

Я насторожился.

— Мне пришло на память, что я не успел выразить своего сожаления по поводу кончины баронета Коксвилла леди Ферфакс, чья дочь Маргет была объявлена невестой баронета. Бедняжка так любила своего жениха, что я застал ее в слезах. Она была одета в глубокий траур. И, нужно прибавить, он чрезвычайно шел к бледному личику блондинки.

— Что же она думает по поводу самоубийства жениха?

— Она отказывается верить тому, что покойный баронет мог с собой покончить: «Он слишком любил жизнь… и меня» — так она говорит.

— Значит, вы, Холмс, подозреваете, что дело здесь идет не о самоубийстве?

— Вполне уверен, что наш добрый друг не сам ушел из этого мира.

— Вы предполагаете убийство?

— Ватсон, к чему преждевременные предположения и гипотезы? Нужно все исследовать на месте и тогда уже…

Холмс, не закончив фразы, вынул из кармана загадочный нож.

— Мне кажется, что в этом предмете и есть разгадка. Однако поздно, давайте спать.

V

Холмс рассердился, когда узнал, что наш пароход довольно долго простоит в Копенгагене.

— Я бы рад перебраться на другой, идущий в Гетеборг, оттуда по железной дороге мы скорее доехали бы до Стокгольма, но обстоятельства заставляют нас продолжать путь на этом пароходе.

Он по-прежнему не выходил из каюты, а если появлялся на палубе, то только ночью, когда все пассажиры уже спали.

— Знаете, Ватсон, при дневном свете я совсем не могу находиться на палубе, голова кружится, — говорил он.

Когда мы вышли в Балтийское море и были уже недалеко от столицы Швеции, Холмс, ввиду каких-то ему одному известных обстоятельств, все-таки выбрался при дневном свете на палубу. Моего друга трудно было узнать: его лицо было повязано платком, точно он страдал зубной болью, на плечи накинут дорожный плед, в который он ушел по самые уши, дорожная шапочка плотно надвинута на лоб, и из-под нее блестели зоркие глаза, будто Холмс за кем-то следил.

Заметив появление так странно одетого Холмса, капитан-«африканец» с любопытством спросил меня:

— Вероятно, ваш друг очень болен, что он весь так закутался?

— Да, его страшно мучает невралгия.

— Куда вы с ним едете?

— Мы направляемся в… — уже хотел было я назвать цель нашего путешествия, но внимательно слушавший нас Холмс вовремя помешал моей болтливости.

— Мы следуем в Энчопинг, к доктору Лунквисту, — страдальческим, совершенно чужим для меня голосом проговорил Холмс, — мне так много о нем рассказывали, что я решил обратиться к нему за врачебной консультацией.

Появление мнимого больного на палубе привлекло к нему внимание и других, не сошедших в Копенгагене пассажиров. Русская артистка серьезно посоветовала моему другу ехать куда-то на юг России и брать там грязевые ванны.

— Спасибо вам за совет, — ответил ей Холмс, — я, несомненно, воспользуюсь им в скором времени.

Пароход вошел в группу красивых шхер и теперь скользил извилистыми проливами меж скалистыми, покрытыми зеленью островами.

Скоро мы приблизились к серой угрюмой крепости, точно выступавшей из воды.

— Это Ваксхольм, — указал швед русской артистке на массивное здание.

Безучастно смотревший на красивую панораму Холмс чуть заметно вздрогнул и взглянул на суровую крепость. Сотрудник спичечной фабрики что-то оживленно говорил по-шведски жене бургомистра; я случайно уловил в его рассказе имя баронета Коксвилла и хотел сообщить об этом моему другу, но заметил, что Холмс, умевший, когда нужно, предельно напрягать слух, сам не упускал ни слова из их разговора.

Узнав о намерении моего друга отправиться в Энчопинг, сотрудник спичечной фабрики любезно сообщил нам, что мы сейчас вряд ли застанем знаменитого доктора.

— Я знаю, что в конце июля он всегда ездит отдыхать в свое имение около Упсалы.

— Очень жаль, — со вздохом промолвил Холмс, — в таком случае нам придется подождать его здесь, в Стокгольме.

— Вы ничего не потеряете, если осмотрите город и окрестности, — с гордостью сказал швед, — они достойны внимания каждого путешественника. Недаром Макс Нордау[69] так восторженно писал о них!

— Благодарю вас, сэр, может быть, вы подскажете нам, где лучше всего остановиться?

— Хороших отелей в Стокгольме очень много, но я бы посоветовал вам «Grand Hotel», — ответил швед, явно довольный нашей просьбой. — Мадемуазель тоже там останавливается, — сообщил он.

Пароход входил в Стокгольмскую бухту. Навстречу нам неслись маленькие белые пароходики, полные народу. Оттуда звучала духовая музыка.

— Сегодня воскресенье, — пояснил сотрудник фабрики, — наши горожане отправляются гулять на острова.

«Титания» начала причаливать к набережной.