Лично у меня никакого конкретного плана не сложилось, поэтому пришлось согласиться с мужем и ехать в заведение с названием «Хмельной бочонок». Место оказалось бойким и популярным — во дворе уже скопился целый парк конного транспорта. И, вопреки надписи на вывеске, довольно приличным — пьющих хмельное наблюдалось не так уж много. Возможно, просто ещё, как говорится, не вечер.
Определившись со столиком у окна, Рон сделал заказ. Я, чтобы не смотреть ему в глаза и не выдавать растущего в душе отчаяния, уставилась на улицу. Там как раз подкатила странного вида повозка — я таких ещё не встречала. Не карета, не телега… Точнее телега, но не обычная, а снабжённая жёстким каркасом, укрытым грубым полотнищем. В сопровождении — группа военных в количестве четырёх человек.
От удивления даже на минуту отвлеклась от своих невесёлых мыслей. Двое из квартета зашли в таверну и уселись неподалёку от нас. Остальные встали караулом на страже. Любопытство по части того, что они там так усердно охраняют, быстро иссякло, и я вернулась к собственным насущным вопросам.
Хотелось скулить. Принесли еду, должно быть даже вкусную. Но, взявшись за вилку, поняла, что не смогу проглотить ни куска — от одного запаха воротило с души. Отложив прибор, сказала Рону, что скоро вернусь — только подышу минутку свежим воздухом, выскочила из таверны, спряталась за неуклюжей повозкой и, не сдержав эмоций, всё-таки расплакалась.
— Ну?! Где вы, все боги этого мира, что должны быть за нас?! — понимая, что вот сейчас закончится обед, и мы должны будем отправляться в Хальдад, а ожидаемых ответов так и не нашлось, мысленно обратилась к высшим силам.
И так увлеклась собственными стенаниями-причитаниями, что не сразу обратила внимание на тихое бормотание где-то совсем рядом. А прислушавшись… Да я, как ошпаренная, отскочила от повозки, когда поняла, что звуки доносятся именно из неё. Жилой она не выглядела — ни входа, ни выхода, ни окон — ни дверей.
Выглянув за угол короба и убедившись, что стража, занятая болтовнёй, не обратила на мои прыжки никакого внимания, прислушалась снова. Ну точно!
— Изуверы… кхе… Хиргово отродье. Зачем тащить старого Мираза на суд храмовникам, если он и так протянет ноги от голода и холода? — произнёс «голос за кадром», до того сиплый и простуженный, что сразу даже было не понять, мужской он или женский.
— А, ну так Мираз же — значит, мужской. — я отыскала щель между завязками полотнищ и взялась изучать обстановку.
Под тряпочным покрытием обнаружилась натуральная клеть, в которой на жидком пучке соломы скрючился худющий старичок с длинной седой бородой, выдававшей в нём иноземца. И только тогда до меня дошло, что произнесённые слова были сказаны на другом языке — мархаратском. Просто сразу с перепугу даже не обратила на эту деталь внимания — смысл то был понятен.
Затаив дыхание, я наблюдала за узником весьма почтенного возраста, кутающегося в какие-то немыслимые лохмотья. Как будто старика лишили нормальной одежды и нарядили в хламиды, которые даже нищим на паперть отдать было стыдно. И тем не менее, на бездомного оборванца он не походил.
Смуглое лицо, изборождённое глубокими морщинами, особенно в районе узких, как щелочки, глаз, несло отпечаток достоинства и самоуважения. Негромко ругаясь сквозь зубы на своих сторожей, дед то тёр друг о друга узкие ладошки, пытаясь согреть их дыханием, то поправлял своё убогое тряпьё, заделывая особенно широкие прорехи.
— Да что же за зверство такое! Фашисты какие-то, ей-богу! — выругалась про себя, размышляя, как помочь бедолаге и за какие вообще прегрешения можно было живого человека запихать в такие условия.
Дичь! На маньяка-кровопийцу узник не тянул — слишком уж явной, не побоюсь этого слова, интеллигентностью светились его тёмно-карие глаза. Возможно, я совершенно ничего не понимаю в злодеях — Чикатило вон тоже никак не походил на извращённого подонка, однако человеческая жалость взяла верх.
— Почтенный… — шёпотом позвала арестанта на его родном языке.
Дедок встрепенулся и навострил уши.
— Я здесь. — снова подала голос, чтобы сориентировать настороженного собеседника, — Уважаемый, кто вы?
— Мираз. — простуженно шмыгнул носом тот и закашлялся, перемещаясь ближе. — Вы что, тоже не местная?
— Местная, языку отец выучил. За что вас так? Я могу помочь?
— Никто мне уже не поможет. Иди, девонька, услышат — накажут.
— Меня не накажут — я из благородных.
— Тогда совсем ничего не понимаю… — растерянно нахмурился дед.
— Так за что такое наказание? Убили, что ли, кого?
— В том и обвиняют. Да только не убивал никого. Сами, дуболомы, дел наворотили… Лекарь я.
Из короткой беседы выяснилось следующее.
Почтенному Миразу, несколько лет назад захваченному пленным, сохранили жизнь за его медицинские таланты. Взамен же он должен был служить доктором при одном важном вельможном господине, почитавшем восточную медицину более продвинутой, чем местная.
— И что, не забоялся, что… ну там отомстить можете? — не удержалась от вопроса я.