Шерше ля фарш

— И вот как раз у Казимира Кузнецова бронь в одном из отелей Тбилиси была! — поспешил развить успех подчиненный. — Правда, он ее почему-то отменил и поселился в частном секторе, но мы уже знаем, где именно, сумели выяснить это у клерка на рецепции!

— Так почему вы до сих пор здесь, а не там, где все эти Кузнецовы? — нахмурился Босс. — Живо туда, и без посылки не возвращайтесь!

* * *

Утро стартовало традиционно — с битвы за ватерклозет.

В нашем семействе это обычное начало дня.

Невозможно составить и, главное, четко выдерживать расписание оккупации санузла в семействе, лишь один член которого регулярно ходит на работу!

Все остальные, кроме меня, несчастной, у нас либо пенсионеры, либо люди творческих профессий, и видели бы вы, как эти условно безобидные личности мордуют друг друга под дверью сортира!

На сей раз в бескомпромиссном поединке сошлись мамуля, бабуля и Трошкина, которая невольно спровоцировала битву, задержавшись в ванной чуть дольше, чем на четверть часа.

К исходу этого срока бабуля уже молотила в дверь сухоньким кулачком, вопя так пронзительно и громко, как умеют только глуховатые старушки и новорожденные детеныши кашалота:

— Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!

В очереди за бабулей, по-наполеоновски скрестив руки на груди и нервно дергая левой икрой, стояла мамуля. В паузы, необходимые бабуле, чтобы набрать в легкие воздуха, она однообразно, но с нескрываемым чувством вопрошала:

— Долго еще? Еще долго? Ну, долго еще?

Я оценила диспозицию (две возрастные валькирии штурмуют сортир, а с кухни доносится воинственный грохот кастрюльного железа) и сделала единственно правильный вывод о личности туалетного сидельца:

— Трошкина, не тормози, сникерсни!

— Отставить сникерсы! Никаких шоколадок натощак! — из кухни тотчас выглянул папа.

По причине жары он был в облегченном обмундировании — босиком, в купальных шортах и импровизированном кухонном фартуке из полотенца леопардовой расцветки.

— Гамарджоба, батоно! — приветствовала я его вежливо, в традициях страны пребывания.

— Ты кого батоном обозвала, жэнщчина?! — с роскошным кавказским акцентом отозвался папуля.

— Батоно — это вежливое обращение к мужчине, — сообщила Трошкина, змейкой выскользнув из клозета.

Туда, ловко обогнув зазевавшуюся старушку, мгновенно просочилась мамуля.

— Вар-р-рвара, зараза! — возмутилась бабуля.

— А вежливое обращение к женщине какое? — с намеком поинтересовался папуля.

— А к женщине — калбатоно, — ответила эрудированная Алка.

— Звучит как «полбатона», а это, я считаю, явный намек на неполноценность и натуральный мужской шовинизм! — мгновенно оседлала любимого конька-горбунка наша старая феминистка.

Из ванной донесся звучный хрюк — калбатоно мамуля явно подавилась зубной пастой.

— Смотри, щетку не проглоти там, хохотушка! — без задержки отреагировала бабуля.

— Мама, ты будешь сырники с курагой или домашние мюсли с орехами? — Любящий муж хохотушки самоотверженно вызвал огонь на себя.

— Какие орехи в моем возрасте, ты с ума сошел? — предсказуемо сдвинула прицел бабуля.

— Лесные, колотые, перетертые в пасту с топленым маслом, ванилью и корицей.

— Тогда я еще подумаю, — смилостивилась бабуля и, одарив суровым взглядом выплывшую из ванной мамулю, удалилась в классическое место для раздумий.

— Бася, а ты какой чай будешь — зеленый краснодарский или черный грузинский? — продолжил кулинарный соцопрос папуля.

— Я как все, — ответила мамуля, уплывая вдаль по коридору в облаке парфюмерного аромата, источаемого кремом, который она привычно вбивала в щеки звучными шлепками.

Даже не знаю, что ей больше нравится — запах или звук, напоминающий аплодисменты?

— «Как все» не получится! — крикнул вслед супруге папуля. — Потому что мама пьет зеленый, я — черный, а девочки вообще будут кофе!

— Тогда мне, как маме, зеленый! — отозвалась мамуля.

— Они, значит, как все, будут пить зеленый краснодарский, а я один, как никто, буду черный грузинский, — проворчал папуля, разворачиваясь и уныло топая в кухню.

Но на полпути расправил плечи, поднял голову и, печатая шаг, провозгласил горделиво:

— Один я в поле витязь в тигровом полотенце!

— Как у вас весело всегда, — опасливо нашептала мне Трошкина, явно с трудом удерживаясь, чтобы куда-нибудь не дезертировать.

Тут как раз настойчиво запел дверной звонок, и подружку как ветром унесло в прихожую:

— Зяма! Это ты?!

Она распахнула дверь, даже не поинтересовавшись, кто там.

— Не Зяма, — резюмировала я, подоспев секундой позже.

На пороге стоял смуглый подросток с большой картонной коробкой.

— О, грузинский мальчик?

Я обрадовалась, вспомнив, что один такой (или тот же самый) позавчера принес Алке записку от Зямы.

— Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень, — цитатой из классиков подтвердила возникшая за моим правым плечом бабуля.

Вот как это у них, старушек «made in USSR», получается, а? Глухие-глухие, а ни одна муха мимо них не пролетит?

— Гамарджоба, батончик! — приветливо молвила нарисовавшаяся за моим левым плечом мамуля.

Ну, с этой все понятно, писатели — они как пограничные собаки: нюхом чуют, где что-то происходит.