Шерше ля фарш

— Говори попроще, йети обычно не обременены интеллектом, — посоветовал мне внутренний голос.

— Моей подруге стало плохо! — Я шагнула в сторону, открывая волосатику вид на тихо лежащую Трошкину. — А я не говорю по-грузински и не знаю, как вызвать «Скорую». Вы можете помочь?

— Она чем-то больна? Сердечные заболевания, гипотония, эпилепсия, нет? — Рыжий йети присел и ощупал Алкины запястья, шею и лоб, потом приложил ухо к груди, помолчал и послушал. — Похоже, просто обморок. Ваша подруга не беременна?

— Э-э-э…

— Ясно, вы не знаете. — Деловитый йети аккуратно похлопал Трошкину по щекам. — Как зовут?

— Можете называть меня Инной Борисовной…

— Да не вас, подругу как зовут?

Я покраснела:

— Она Алла.

— Аллочка, просыпаемся, просыпаемся, — заворковал волосатик.

Воркование в его исполнении выглядело как приглушенный медвежий рев. Не удивительно, что Трошкина очнулась, испуганно пискнула и заскребла каблучками по асфальту, пытаясь отползти от страшного чудища.

— Ну, вот и ладненько, — с глубоким удовлетворением проурчало рыжее чудище, поднимаясь и отряхивая свои мохнатые коленки. — Вот и хорошо, так я пошел?

— Стойте! — жалобно, раненым зайчиком, взвизгнула Трошкина. — Не уходите, помогите нам, его же надо достать!

— Кого?

Это мы с чудищем одновременно спросили.

Алка, плаксиво скривившись, потыкала пальчиком сквозь чугунный завиток ограждения.

Через перила мы с чудищем перегнулись тоже одновременно.

— Гыр-мыр-пыр!

Волосатик повторил эмоциональное иностранное ругательство, а я выдала то, что с большой долей вероятности могло быть его синхронным переводом на русский.

Слабо колышащийся в грязной воде полузатопленный светлый лоскут при внимательном рассмотрении оказался рубахой, и плавала она явно не сама по себе.

— Инка, это он, да? Это Зяма? — проскулила Алка.

Я охнула, наклонилась как можно ниже, отчего мое сердце свалилось мне в горло, и, задыхаясь, всмотрелась в мутную воду. Качнулась назад и помотала головой, развеяв шум в ушах:

— Нет! Ты что? Это какой-то брюнет с короткой стрижкой!

— Ты уверена? — Кряхтя, как старушка, Алка встала, подобралась к ограждению и тоже уставилась вниз. — Точно, брюнет! Боже, слава тебе! А рубашка у него совсем как у Зямы, с парчовой аппликацией в виде бурбонской лилии на задней полочке…

— Эй, девушки, может, не будем сами трупы по полочкам раскладывать? Может, лучше полицию вызовем? — предложил волосатик.

— А вы можете? — обнадежилась Трошкина. — Мы не знаем, по какому номеру позвонить и как сказать «мы нашли труп» по-грузински!

— Гыр-мыр-пыр, — сказал волосатик.

— В смысле, так им и сказать? — уточнила доверчивая Алка.

— Нет, так им говорить не надо, — поморщился волосатик. — За нецензурную брань тут штраф сто лари. Я сам все скажу.

Он перебросил на грудь новый дорогой рюкзак, выудил из него айфон, тремя нажатиями сделал вызов и настойчиво загыркал в трубку.

— Ин, а это кто такой? — шепотом спросила меня Трошкина.

— Не знаю.

— А откуда он взялся?

— Не знаю. С гор сошел! Как лавина, на мой громкий визг. Видишь, какой волосатый. Как йети.

— Хорошо живет на свете йети, — тихонько напела Алка на мотив мультипликационной песенки «Вот оно какое, наше лето». — У него айфон последней модели, ты заметила?

— Трошкина, прекращай оценивать благосостояние посторонних мужиков, ты не ломбард, и вообще ты уже замужем, — съязвила я.

— А ты еще нет! Поэтому должна присматриваться к потенциальным кандидатам!

— Вот это, по-твоему, кандидат?!

Я оглянулась на рыжего, который, оказывается, уже закончил свой разговор и теперь прислушивался к нашему, и гневно покраснела, когда он выпятил грудь и гулко ударил в нее кулаком:

— Я Генрих!

Если бы он сказал, «Я Кинг-Конг», я бы меньше удивилась.

— Генрих? — Трошкина тоже усомнилась. — Совсем не подходящее имя для грузинского мужчины.

— А я немец.

— Немец? — не поверила я. — Но вы же говорите по-русски!

— И по-грузински, — подсказала Алка, глядя на мужчину с нескрываемым подозрением.

— Что совершенно не мешает мне говорить и по-немецки тоже! — объявил рыжий Генрих и ослепительно улыбнулся.

В следующий момент из-за ближайшего поворота с визгом вынеслась полицейская машина, и светскую беседу пришлось свернуть.

По правилам, с каждой из нас надо было беседовать отдельно, но там, куда мы приехали, никто не говорил по-русски, а переводчик нашелся всего один, да и того нам пришлось дожидаться.

— Что это за место? — опасливым шепотом поинтересовалась Трошкина, обозрев скудный интерьер обшарпанной конторы.

Вывеска у дверей нам ничего не сказала, так как надпись на ней была сделана по-грузински, однако определенные выводы можно было сделать и на основании личных наблюдений.

— Во дворе стоят машины с мигалками, по коридорам ходят мужики в форме, а прямо за твоей спиной стенд с фотографиями откровенно уголовных типов, снятых в фас и в профиль. — Я пожала плечами. — Что же это может быть, если не какая-то полицейская контора? Странно было бы, если бы нас доставили в пиццерию или в детскую комнату с клоунами!

— Рыжего клоуна мы привезли с собой, — проворчала Трошкина, покосившись в угол, где общался с одним из служивых Генрих.