Шерсть и снег

Трамагал отпил глоток и удовлетворенно вздохнул. Прежде он приносил водку на фабрику, хотя это строго запрещалось. Впоследствии, чтобы, с одной стороны, избежать искушения выпить во время работы, а с другой — не слышать выговоров от мастера, который начал угрожать ему увольнением, и избавиться от упреков Марреты, он в те дни, когда работал в вечернюю смену, стал прятать водку на дороге. Кое-кто из товарищей осуждал его за склонность к выпивке, другие снисходительно посмеивались, описывая, с какой тщательностью он прячет бутылку каждый раз в новом месте, чтобы ее не украли.

Трамагал предложил выпить Орасио и Мальейросу. Они глотнули и зашагали дальше. Ноги их увязали в снегу, с белевших в темноте горных вершин дул пронизывающий ветер.

— Мороз крепчает, — сказал Мальейрос.

Никто не отозвался. Мальейрос подумал: «Надо благодарить бога, что фабрики работают в две смены, — значит, не будет безработицы».

Внезапно приятели увидели на дороге огоньки — это зажигались и гасли спички. Затем вспыхнул и осветил землю яркий луч карманного фонаря.

Орасио, Мальейрос и Трамагал ускорили шаг. Свет фонаря скользнул по их лицам…

Несколько рабочих стояли вокруг лежавшего на дороге тела. Это был старик. Его подогнутые ноги коленями касались груди.

— Кажется, он еще жив, — заметил один из рабочих.

Раваско, который пробовал нащупать у старика пульс, отказался от своего намерения:

— Ничего я в этом не понимаю…

— Дай-ка мне посмотреть, — вмешался третий рабочий. Он положил руку на сердце старика, затем выпрямился: — Мертв, наверняка мертв.

Однако еще оставались сомнения. Старик лежал на правом боку, вокруг него намело много снегу. Трамагал нагнулся и перевернул тело. Фонарь осветил холодные, стеклянные глаза, которые, казалось, созерцали всех и никого. Некоторые из рабочих в страхе отступили. Послышалось одновременно несколько голосов:

— Мертв…

Кто-то попросил:

— Ну-ка, посвети получше. Сдается, я знаю этого человека…

— И я тоже… — сказал другой.

Луч света упал на запорошенное снегом лицо.

— Он из Тейшозо. Лет десять назад работал там чесальщиком…

— Он самый… Давно уже я его не видел…

— И я. После того как его уволили с фабрики, он побирался… далеко от наших мест…

— Но за что его убили? — спросил Трамагал.

— Может быть, чтоб ограбить? — предположил один.

— Ну вот еще! — усомнился другой. — Это старика-то, который просил милостыню?..

— Почем знать? Есть люди, которые на все способны! А у нищих иногда водятся денежки…

Жоан Рибейро, страдавший болезнью гортани, зимой обычно не говорил на улице, но сейчас нарушил это правило и попросил фонарь. Он осмотрел покойника: на нем была разлезшаяся, черная от грязи рубашка, летний пиджак весь в заплатах и рваные брюки; ноги были босы.

— Держу пари, что никто его не убивал… — Жоан Рибейро направил свет на сморщенную шею и лысую голову, с которой свалилась старая шляпа. — Его убила бедность. Он умер от холода, вот что! Столько шерсти в Ковильяне, столько тканей, — и вот поди ж ты!

У него запершило в горле. Он закашлялся и передал фонарь владельцу. Снова воцарилось молчание. Холод стал как будто еще более пронизывающим.

— Неужели мы его здесь оставим? — спросил кто-то.

— Нет… Это было бы слишком… — раздались голоса.

— Пусть кто-нибудь сходит в Ковильян и сообщит полиции, — предложил один из рабочих.

Люди подумали о пяти километрах, которые отделяли их от города. Вглядываясь в ночь, все молчали.

— Я схожу, — предложил наконец Жоан Рибейро.

— Нет! — возразил Трамагал. — Ты пойдешь сейчас же домой, тебе вредно. Я сбегаю…

Тогда многие вызвались пойти вместе с Трамагалом.

— У меня водки хватит только на двоих… Ты, Аугусто!

Трамагал и Аугусто зашагали к городу, а остальных начали одолевать сомнения.

— Так что же, оставим его здесь одного?

— А зачем ему компания после смерти?

Мнения разделились. Фонарь не горел — владелец погасил его, чтобы не видеть труп. Теперь узнавали друг друга только по голосу. Во мраке ночи всплыли старинные суеверия, связанные со смертью и с покойниками. Холод торопил людей вернуться домой.

Раваско рассуждал:

— Раз ему придется остаться одному, когда его закопают, то нет ничего плохого в том, что он останется один уже сейчас. Или вы решили составить ему компанию в могиле?

Эти слова показались кощунственными даже самым отчаянным.

В темноте послышались голоса:

— Я остаюсь…

— И я…

Раваско насмешливо произнес:

— Час в Ковильян, час обратно. Допустим — час, пока полиция будет собираться… Час? Как бы не так! Небось, если нужно взять живого, они являются сразу. Ну а мертвого, который, помимо всего прочего, бедняк, нищий… Не раньше, как завтра! Вы думаете, они дураки? Спокойной ночи. Я не хочу получить воспаление легких…

Тогда раздался сильный и решительный голос Белшиора, который до этого молчал:

— Он был чесальщик, и я чесальщик. Я не оставлю его валяться на дороге…

Некоторые запротестовали:

— А полиция?.. Нельзя прикасаться к людям, найденным мертвыми, пока не явится полиция!

— Ну вот еще! Я, что ли, его убил? Нет, здесь он не останется! Я его унесу. Беру ответственность на себя…