Шерсть и снег

Спор продолжался, хотя никто не надеялся убедить Белшиора — все знали, как он упрям.

— Трамагал! Трамагал! — принялся звать Белшиор, и его мощный голос разнесся по долине и горным кручам. — Трамагал! Трамагал!

— Что ты кричишь?

— Я не хочу, чтобы эти остолопы замерзли по дороге. Мы придем в поселок, положим покойника в церкви и позвоним в полицию. Тогда пусть приходит когда угодно.

Все удивились, что до сих пор никто не вспомнил о телефоне. Один из рабочих побежал по направлению к Ковильяну, чтобы вернуть Трамагала и Аугусто.

Белшиор попросил зажечь фонарь. И едва вспыхнул свет, нагнулся над трупом:

— Жалко — нет носилок. Но ничего… Я отнесу его на спине… Он был чесальщик, как и я…

Кто — то предложил:

— Пусть кто-нибудь даст пальто, положим на него покойника…

— Неплохо придумано! — воскликнул Белшиор. — Но тут же спохватился: — Мое пальто не годится. Оно такое старое, что под тяжестью разорвется и он упадет…

— И мое все в дырах, а то бы я дал… — проговорил Жоан Рибейро.

Почти все могли сказать то же самое. Некоторые даже сняли свои пальто, чтобы при свете фонаря получше рассмотреть, в каком они состоянии.

Износилось так, что еле держится — к такому выводу пришел каждый.

До сих пор молчавший Раваско начал оправдываться:

— Мое бы выдержало… Но если жена узнает, что пальто служило носилками для мертвеца, она никогда не позволит мне надеть его… А купить другое не на что…

Наступило молчание. Белшиор протянул свои грубые ручищи и взял окоченевший труп за руки. Легко его приподнял и снова опустил на снег. Глаза покойника, казалось, следили за его движениями.

— Легкий… Уж больно отощал, бедняга!.. Черт знает, как мне его, такого скрюченного, пристроить на плечах!

Раваско медленно снял пальто и подал его Белшиору.

— Возьми…

Все знали, что Раваско уже давно болеет — у него было недержание мочи; за последнее время он очень исхудал и как-то потемнел. Белшиор отказался:

— Не возьму! Раз у тебя такая суеверная жена, пожалуй, действительно всю зиму проходишь без пальто… Я понесу его на спине!

Тут Раваско несколько смущенно признался:

— Дело не в жене. Пальто в конце концов можно выстирать… Да только… не знаю почему — я не решусь его потом надеть… Но это не важно! Возьми пальто… Я требую.

Белшиор по-прежнему отказывался.

— Я требую, сказано тебе! — воскликнул Раваско. И расстелил пальто на снегу около трупа.

Жоан Рибейро помог Белшиору положить тело на пальто. Четверо взялись за концы и вместе с остальными тронулись в путь.

Снег продолжал падать. При слабом свете фонаря люди медленно брели к поселку.

Время от времени Раваско останавливался и мочился у обочины. Потом бегом догонял товарищей…

Все шли молча. Внезапно Белшиор заговорил необычным для него мягким тоном, почти растроганно:

— Я узнал его, как только взглянул… Еще на днях я вспоминал о нем… Он был хороший человек. Я даже ухаживал за его дочерью… Старик делал вид, что ничего не замечает, а меня это устраивало… В то время они жили в Ковильяне. Когда его по старости уволили с фабрики, им пришлось существовать на заработок дочки, она была прядильщицей. Никто не помнит ее? Такая худенькая, с веснушками…

— Припоминаю, — послышался чей-то голос. — Она, кажется, немного хромала?

— Хромала. Она самая… слабенькая такая… Ее получки не хватало, чтобы прокормиться обоим… Где же взять денег на лечение?.. Он старался помочь дочке: пока она была на фабрике, стирал белье, готовил обед — словом, делал все по хозяйству… А как он любил ее!.. Не мог наглядеться… Но вот выяснилось, что у нее чахотка. Ее свезли в больницу для бедных. Я навещал ее, приносил гостинцы. В последний раз она уже никого не узнавала. Старик стоял у порога и плакал, как ребенок. Протянул ко мне руки, назвал сыном и сказал: «Ты был бы с ней счастлив. Я это знаю».

Голос Белшиора сорвался. Люди продолжали шагать со своей ношей, фонарь чертил на снегу дрожащую полосу света.

— Я был на похоронах, а несколько дней спустя пошел навестить старика, — хотел дать ему немного денег. Но когда пришел, какие-то люди вытаскивали из дома его рухлядь. Он сказал, что все распродал… Не может больше жить там — все время видит перед собой дочь. Я вынул из кармана двадцать мильрейсов, но старик не захотел их взять. Он показал мне полусотенную бумажку, которую получил за весь свой хлам… ты, говорит, не беспокойся…

— Перестань ты, бога ради! — взмолился Раваско. — Хватит и того, что мы тащим его тело! А ты еще вспоминаешь о таких делах!

— Вот тогда-то он и перебрался в Тейшозо, — закончил свой рассказ Белшиор.

Время от времени, когда руки без перчаток замерзали, люди сменяли друг друга у этих необычных носилок к двигались дальше. После того что рассказал Белшиор, им стало казаться, что они несут не мертвеца, а больного, и рядом с ним каждому мерещилась худенькая девушка в веснушках.

Наконец они добрались до Алдейя-до-Карвальо. Раваско пошел разбудить пономаря, чтобы тот открыл церковь.