Шерсть и снег

Трамагал не ответил — он подумал то же самое. Они дошли до реки, постояли там минуту и вернулись. И так около часа расхаживали взад и вперед. Подходили и другие рабочие, которые бывали у Марреты; не дождавшись хозяина, все возвращались домой.

Было уже около полуночи, когда наконец появился старый ткач; его сопровождал Жоан Рибейро — они встретились на дороге.

Маррета огляделся, не следит ли кто-нибудь за ним. Затем всунул ключ в замочную скважину и отпер дверь. Войдя в комнату, он зажег лампу. Видя, что Трамагал и Орасио вопросительно на него смотрят, начал рассказывать:

— Ничто не потеряно. Организация уцелела. В Ковильяне в эти последние дни наши хорошо поработали… Теперь надо действовать быстро и решительно. Завтра все рабочие будут предупреждены… Забастовка начнется послезавтра, в четверг…

Маррета говорил очень уверенно; обстоятельно ответил на вопросы, которые ему задавали Трамагал и Жоан Рибейро.

Слушая Маррету, Орасио перестал бояться, что потеряет свое новое место, а может быть, даже попадет в тюрьму. Слова Марреты, их тон успокоили его…

В доме Рикардо царила тишина. Так бывало всегда, когда Орасио приходил поздно, но сейчас это безмолвие казалось ему зловещим. Поднимаясь по лестнице, он несколько раз кашлянул, ожидая, что Жулия как-нибудь отзовется. Но все было тихо. Орасио зажег свечу; раздевшись, потушил ее и лег. Дом по-прежнему наполняла гнетущая тишина.

Утром Жулия, как всегда, разбудила его тремя ударами в потолок. Но шагала она внизу медленнее, чем обычно. Даже дети меньше шумели.

Когда Орасио опустился, тарелка с супом уже дымилась на столе. Он попытался утешить Жулию:

— Наверное, его сегодня выпустят…

Жулия ничего не сказала. Сразу же, как только Орасио вышел, она причесалась, накинула шаль и пошла попросить соседку, чтобы та присмотрела за детьми. Потом отправилась в Ковильян.

Жулия шла и думала, что Рикардо, должно быть, до сих пор еще ничего не ел, что пребывание в сырой камере может обострить его ревматизм. Ей представилось, как муж корчится от боли в темном, мрачном каземате… Но он мужествен. Жулия вспоминала различные случаи из жизни Рикардо, которые прежде казались ей незначительными. Она поняла, что никакие страдания не сломят его духа…

Жулия решительно вошла в здание полиции и попросила свидания с мужем.

С ней поговорил один полицейский, затем другой, наконец появился начальник. Получив отказ, Жулия начала настаивать. Наконец из слов начальника она поняла, что Рикардо обвиняется в подстрекательстве к бунту и его отправили в Лиссабон.

Она посмотрела на полицейских широко открытыми, затуманенными горем глазами. Хотела что-то сказать, но передумала и, закутавшись в свою черную шаль, тотчас же ушла.

Вернувшись домой, она разложила на скамейке кусок материала, который накануне начала обрабатывать. Но глаза плохо видели застрявшие в шерсти соринки — мысли ее были далеко. Работа не двигалась, рука, державшая щипчики, то и дело безжизненно замирала.

Когда Орасио вернулся с фабрики, Жулия сказала ему:

— Рикардо отправили в Лиссабон… Вы знаете об этом?

Он утвердительно кивнул головой. С утра все рабочие уже знали, что полиция отправила арестованных на грузовике в Кастело-Бранко, а оттуда в столицу.

Жулия продолжала:

— Вам надо найти себе другую комнату. Неизвестно, сколько Рикардо там пробудет. Я не могу жить под одной крышей с холостым мужчиной, пока муж в тюрьме… пойдут сплетни…

Удивленный, Орасио пробормотал:

— Ладно… Я уйду… раз вы так хотите… Но на что же вы с ребятишками будете жить?

Жулия не ответила. Впервые после того как она узнала об аресте мужа, на глазах у нее появились слезы. Старая глухая Франсиска, сидя у очага, спала с кошкой на коленях, в ее руках скелета были зажаты четки…

VIII

Действительно, в четверг началась забастовка.

Выйдя на улицу, Орасио залюбовался утром. Было свежо и ясно; в небе плавно парил коршун. Орасио очень хотелось поговорить с кем-нибудь из товарищей, но близ дома Рикардо никого не было.

Пройдя уличку, Орасио услышал голоса и увидел оживленно жестикулировавших рабочих. Он подошел ближе.

— Негодяи! Они не имеют права так поступать! Надо их проучить! — возмущался Трамагал.

— Что случилось? — спросил Орасио.

Взволнованный Трамагал не обратил на него внимания. Все объяснил Белшиор. Оказывается, часть текстильщиков не прекратила работы. Накануне предполагалось, что только несколько человек не согласны бастовать; а утром выяснилось, что штрейкбрехеров гораздо больше.

Трамагал предложил:

— Пойдем на фабрику. Мы там наведем порядок!

Обсуждение приняло еще более бурный характер; отовсюду слышались слова, полные презрения и гнева…

Орасио решил зайти к Маррете. По дороге он встретил рабочих, которые направлялись в Ковильян. Один из них, Мальейрос, сказал ему:

— Мы идем узнать, что происходит в Ковильяне. Пойдешь с нами?

Орасио хотел сначала повидаться с Марретой.

— Я приду потом, — ответил он.

Дверь дома старого ткача оказалась закрытой. Однако изнутри доносился какой-то шум. Орасио постучал. Шум стих. Он постучал снова. Послышались шаги.

— Кто там?

Это не был голос Марреты.

— Кто там?