Шерсть и снег

— Не хочу… — решительно сказал Орасио. — Это было сделано для лечения, ну и хорошо. Значит, другого выхода не было.

Мать вопросительно взглянула на него:

— Что же ты теперь собираешься делать?

Орасио не ответил. Уселся и продолжал молчать. Сеньора Жертрудес время от времени вздыхала. Наконец он поднял голову:

— Ужин скоро?

— Почти готов.

Видя сына таким опечаленным, отец, чтобы приободрить его, принялся рассказывать какую-то историю. Орасио рассеянно слушал. Взглянув на часы, он потерял терпение: «Почти девять часов! Поем я, не поем — раньше половины десятого не выберусь. А пока дойду, викарий может уже лечь спать». Отец почувствовал, что Орасио думает о чем-то другом, но продолжал свой рассказ, все тем же слабым, вялым голосом, как бы извиняясь, что ему приходится говорить.

Наконец уселись за стол. Орасио проглотил ложку супа, затем быстро съел второе блюдо и поспешно встал из-за стола.

Вскоре Орасио уже шагал по дороге, разделявшей поселок на две части. Неожиданно до него донесся голос его друга Анибала — тот с кем-то разговаривал. Орасио захотелось повидаться с ним, но сейчас он не мог задерживаться.

Дом отца Баррадаса, построенный из хорошо обтесанного камня, нештукатуренный, подобно крепостной стене, но украшенный горшками с геранью на каждом подоконнике, казался уснувшим. Уличный фонарь освещал весь фасад и не давал возможности различить сквозь дверную или оконную щель, есть ли внутри свет. Орасио заколебался, но потом робко постучал дверным молотком. Немного подождал, прислушался. «Сейчас не очень поздно — часы на колокольне Санта-Мария не прозвонили еще десяти». Подумал, что, не поговорив с викарием, не может принять окончательного решения, и постучал снова, с большей силой. Наконец послышались медленные шаги. Немного погодя дверь отворилась, и на пороге показалась сеньора Алисе, экономка викария, грузная и рыхлая сорокалетняя женщина.

Орасио скромно поздоровался, желая расположить ее к себе.

— Мне нужно переговорить с сеньором викарием… Он знает, в чем дело… Если это только удобно…

Алисе предупредила:

— Сеньор викарий, наверное, уже не сможет принять тебя сегодня. Но я пойду узнаю…

Она вошла в дом и вскоре вернулась:

— Что я говорила! Сеньор викарий сказал, чтобы ты пришел завтра.

— В котором часу?

— Эх… этого он мне не сказал. Но лучше всего к вечеру.

Орасио поблагодарил, попросил извинения за беспокойство, пожелал доброй ночи и зашагал обратно. Он шел, досадуя: «Значит, если разговор с викарием ни к чему не приведет, мне уже не удастся завтра воспользоваться грузовиком, чтобы съездить в Ковильян. А другой грузовик пойдет только через три дня».

Орасио еще не завернул за угол, когда услышал призывное «пст, пст, пст!» Он повернулся. Сеньора Алисе стояла в дверях и звала его.

Как только он подошел, экономка сказала:

— Сеньор викарий вспомнил, что завтра у него весь день занят. После мессы ему надо будет поехать на свои земли в Самейро. А вечером он служит новену, так что заходи уж сейчас…

Орасио разволновался: он впервые переступал порог дома священника. Алисе шла впереди, покачивая бедрами. У освещенной двери она остановилась:

— Входи!

Он прошел в комнату и сразу увидел отца Баррадаса. Викарий, с зубочисткой во рту, старался поудобнее устроиться в глубоком кресле с подлокотниками. Это был рослый мужчина, еще более полный, чем его экономка. На круглом лице с красными щеками, толстым носом и отвислыми губами виднелись маленькие живые глазки. Викарию было пятьдесят четыре года, но Орасио, который в детстве причащался у него и несколько раз исповедовался, всегда считал его стариком.

Отец Баррадас в ответ на приветствие Орасио спросил, вынув изо рта зубочистку:

— Когда вернулся?

— Сегодня, сеньор викарий.

Священник смерил его взглядом с головы до ног и благодушно заметил:

— Военная служба пошла тебе на пользу. Ты даже вроде вырос. И научился грамоте, как упоминал в своем письме…

— Простите, сеньор викарий, мою дерзость. Если уж говорить правду, то в письме было полно ошибок… — Орасио смутился и принялся вертеть в руках шляпу.

Однако священник успокоил его, сказав, что ошибок в письме не заметил, и юноша приободрился.

— Прошу меня простить, но я поразмыслил и понял, что у меня нет никого, к кому бы я мог обратиться с такой просьбой. Я все колебался, хотел написать сеньору Мартинсу, не возьмет ли он меня к себе на фабрику… Но потом решил, что без рекомендации он меня не примет… Поэтому я и написал вам, сеньор викарий, так как вы друг бедных…