Шесть часов утра

– Да, мой генерал, – щелкнула тапками санитарка и пошла за «Ниттифором».

Через некоторое время мы с Аркашкой не выдержали и заглянули в клизменную. Таня, вооружившись огромными ножницами и дежурной бритвой, колдовала над одним из гостей. Еще двое, по самые брови намазанные «Ниттифором» и укутанные в клеенку, сидели у стены на табуретках, под охраной бдительной тети Вали.

– О, студент! – обрадовалась Таня. – Ты вовремя. Вон в углу узел с их вонючими шмотками. Хватай его и беги сейчас в прачечную. Там ночная сторожиха Васильевна. Я с ней договорилась – простирнет и просушит по-быстрому. Стерильно не будет, но запах отобьет.

Менты не сбежали?

– Нет, – ответил я. – Курят на крыльце.

– Не давай Петровичу ничего подписывать. А то подпишем – и скроются на горизонте. Впрочем, Петрович опытный, не подпишет. Бегом, студент. Что нам, всю ночь тут возиться?

Через полчаса я вернулся в приемное с теплым и влажным узлом, от которого пахло хоть и не слишком приятно, но и не тошнотворно, как вначале. Энергия Тани поражала. Она в самом деле уговорила по телефону ночную сторожиху, та открыла прачечную, не глядя и не сортируя, забросила содержимое узла в беспощадную пасть стиральной машины. Через десять минут водных пыток перенесла лохмотья в сушилку. Вся процедура едва заняла полчаса, поэтому, когда я возвращался, менты, курившие на крыльце, еще не подавали признаков нетерпения.

Бомжей было не узнать. В клизменной сидели трое костлявых, но аккуратно подстриженных и побритых человека. Таня бросила им принесенный мной узел.

– Облачаемся, господа.

Бомжи с видимым удовольствием, перешучиваясь, разобрали свои тряпки.

– На выход, – скомандовала медсестра. – Студент, зови ментов.

Я вышел во двор. Патрульные сидели на скамейке, прямо под окнами кабинета УЗИ, и докуривали вторую пачку. К счастью, за прошедший час их никто не вызвал.

– Забирайте, – махнул рукой я.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – проворчал старший, поднимаясь.

Молодой не сдвинулся с места, только презрительно покосился в мою сторону.

– Ну, девочки, вы прямо волшебницы, – удивился мент, разглядывая посвежевших «гостей». – Таких красавцев уже и в отделение взять не стыдно.

– Катите уже, – невежливо отозвалась тетя Валя. – Нам еще убирать за вашими красавцами.

– Пойдем, – старший приоткрыл дверь, пропуская вперед первого из троицы.

Помолодевшие бомжи вышли в коридор. Замыкающий обернулся и послал воздушный поцелуй всему приемному отделению.

– Спасибо за салон красоты, – сказал он. – И присматривайте тут за нашей дамой.

– Уж не оставим, – в тон ему ответила Таня.

Милицейский уазик завелся и наконец укатил с нашего двора. Валя пошла приводить в порядок клизменную, Аркашка скрылся где-то в глубинах больницы. А я пошел досыпать в свой чуланчик. В конце концов, у меня было еще законных сорок минут до шести часов утра.

Еще один день

В этом году весна заблудилась где-то на дальних подходах к нашему городу. Конец апреля, а холодрыга жуткая. С самого утра зарядил мелкий моросящий дождь, изредка прерываемый снежной крупой. Небо заволокли тяжелые сизые тучи. Скучно.

Дождь вымочил дороги, которые ведут к больнице. Лужи скрыли огромные ямы в асфальте, а неасфальтированный кусок улицы у морга превратился в непролазную грязь. Часов в десять утра там буксовала «буханка» с новопреставленным пациентом реанимации. Немногочисленные родственники покойного толкали «буханку». Та выла, брызгала во все стороны грязью и увозить бренные останки пациента не соглашалась.

В конце концов машину раскачали так сильно, что покойный вывалился из носилок и начал перекатываться внутри, глухо стукаясь черепом о стенки. Видимо, и ему надоела эта канитель, и он бросился помогать.

Родственники ругались, водитель ругался, санитары из морга ругались, только покойный был тих и задумчив. А чего кричать? Погода же.

Мы с Виталиком сидим на огромном подоконнике в коридоре и смотрим в окно. С утра в приемное идет поток плановых пациентов. Идут они на своих ногах – наша санитарская помощь не требуется. Тетя Валя выдаст свежим обитателям палат потрепанные больничные лохмотья и проводит в отделения.

Мы сидим, нам скучно. Сигареты давно кончились. Надписи на подоконниках изучены с дотошностью исследователей Розеттского камня. Пейзаж за окном тоже изучен. Пейзаж, кстати, неплохой. Если не обращать внимание на крышу КВД и мокрые стены морга, то из-за забора видишь кресты и белые башни Софийского собора. На фоне сумрачного неба – потрясающее зрелище. Но когда пялишься в окно с семи до десяти утра без перерыва, то любое самое потрясающее зрелище приедается.

Сидим, молчим.

Рабочие внизу, у фундамента отделения, выкопали огромную яму. Яма за ночь до половины заполнилась дождевой водой, и теперь рабочие, матерясь, копаются там по пояс в грязи.

«Тюк, – доносится откуда-то снизу. – Тюк».

– Долбают, – оживился Виталик. – Опять сантехника полетела.

«Тюк», – поддерживает его кто-то из рабочих.

– Фиг они продолбают, – хихикает Виталик. – Стены дореволюционные. Там среди раствора цельные камни попадаются. Тут без динамита не подходи.