Шесть дней

Не раз Меркулов в разговорах с Григорьевым вспоминал свою работу на заводе, сокрушался, что к ней нет возврата, говорил о том, как психологически трудно перестроиться на новый лад, жить вдали от производства, лишь эпизодически бывать на предприятиях. Григорьев понимал его. Сетования Меркулова пробуждали воспоминания о том, с каким трудом он сам уходил с завода. Не хотел сдавать дела, прислал министру телеграмму, в которой сообщал, что уйти не может, пока не будет проведена необходимая модернизация производства. Но что он хочет сделать и когда завершить модернизацию, в телеграмме не говорилось. А дело было в том, что месторождение руды вблизи завода истощалось, а возить руду издалека было дорого. В то время он провел необходимые технико-экономические расчеты, показавшие, что будет дешевле перенести левобережный старый город, под которым лежит богатая магнетитом руда, на правый берег.

Из министерства пришел запрос: когда он сможет сдать завод главному инженеру? (Главным был тогда Волобуев.) На запрос Григорьев совсем не ответил. И вот тогда его вызвали в ЦК партии. Там с ним поговорили вежливо, но столь решительно, что пришлось в неделю сдать завод Волобуеву.

Руда так и оставалась лежать под старым городом, Волобуеву не хватило смелости совершить радикальную «модернизацию».

На первых порах министерской деятельности Григорьева угнетало сознание незавершенного дела и отсутствие горячо дышавшего могучего заводского организма. Тоска по заводу — иначе он впоследствии и не мог охарактеризовать своего состояния — выражалась у него по-своему и многих ставила в тупик. В первый же день в его кабинет вошла буфетчица с подносом, уставленным яствами. Он спросил ее, что это значит, и, выслушав растерянный ответ: она принесла завтрак, — сурово сказал: «У меня есть собственные ноги, я спущусь в буфет и выберу то, что мне правится…» Больше буфетчица не появлялась, а история, приключившаяся с ней, разнеслась по министерским комнатам.

Одного из своих заместителей, страшно не любившего выбираться из Москвы на завод, он так напугал ироническими репликами по этому поводу, что тот боялся к нему ходить. На каком-то высоком совещании вне стен министерства брякнул во всеуслышание, что вопрос, над решением которого бились весь день, можно было уладить за полчаса, если не отвлекаться на бесконечные словопрения…

Позднее он примирился с тем, что работа в министерстве никак не может повторять того, что было на заводе, и сам стал упрекать себя за некоторые свои выходки. Постепенно он оказался каждодневно связанным не с одним, а со многими заводами, крупными заводскими работниками, постоянно был занят решением серьезных производственных проблем отрасли. Он стал работать спокойней, уверенней и обрел утерянную увлеченность, но теперь иным и, пожалуй, более интересным делом. Меркулов же был переведен в министерство не так давно, и период поисков своего места у него еще не завершился.

— Ну, положим, общения с людьми у вас хватает и в министерстве, — напыжившись, чтобы сдержать усмешку, но все же сохраняя серьезность, проговорил Григорьев. — Без совещаний и речей работать мы не привыкли. — Григорьев двинул креслом. — Займемся делом, — с обычной для своих служебных разговоров сдержанностью сказал он. — В каком положении завод? Вы с Серединым по всему циклу прошли?

Лицо Григорьева приобрело то выражение спокойной силы, которое так любил у него Меркулов.

— Да. Осмотрели сталеплавильные цехи, обжимные, прокатные и сортовые станы — весь передел, — Меркулов догадывался, что сейчас каждое его слово взвешивается Григорьевым, он ждет его выводов и готовится обдумать, насколько они будут точны. Вот он, Григорьев, в бою…

— Кстати, какое у вас впечатление об осведомленности Середина? — прервав готовившегося излагать суть своих выводов Меркулова, спросил Григорьев. — Он понимает, в каком положении завод?

— Середин хорошо ориентируется в состоянии дел, — кивнул Меркулов. — Откровенно говоря, я был удивлен, что начальнику доменного цеха известны сильные и слабые стороны других цехов и завода в целом. — Меркулов понимал, что Григорьев спрашивает не из простого любопытства. Этот человек вообще никогда ничего не спрашивал из простого любопытства.

Григорьев внимательно, вопрошающе, едва приметно щуря глаза, продолжал смотреть на собеседника, точно ждал еще сообщений, видно, ему важно было подробнее услышать, как повел себя Середин, показывая завод. Меркулов успел уже настолько узнать Григорьева, что понимал: у него какие-то особые виды на Середина. Может быть, на должность главного?.. Ведь главный инженер болен и ему немало лет. Но Меркулов не стал делиться своими догадками, понимал, что можно и чего нельзя в деловом разговоре с Григорьевым.

— У меня создалось впечатление, — продолжал Меркулов, не дожидаясь новых вопросов Григорьева, — что Середин не раз взвешивал сложившуюся на заводе ситуацию, искал подтверждения своим выводам не только в доменном, но и в других цехах.