Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора

Спустя еще неделю сенатор Меткалф включил меня в свой журналистский пул, и мне предстояло ехать в Вашингтон для работы в его команде.

Мне было всего двадцать четыре года.

И я отправился навстречу приключениям, каких и представить себе не мог.

Большинство из тех, кто читает эти строки, имеют какое-то представление о содержании «Кондора» по фильму, так что я – надеюсь, это не будет спойлером – приоткрою вам еще немного деталей создания книги.

Каждый роман состоит из двух книг: рукописи, выходящей из-под пера автора, и того продукта, который совместными усилиями ваяют для читателя издатели, редакторы и автор. При этом в процессе создания второй книги автор выступает одновременно в качестве и мясника, и говядины.

Кондор в моей рукописи соответствует тому персонажу, которого вы знаете, но роман в том его виде, в каком он вышел в семьдесят четвертом году, несколько отличается от написанной мною истории.

Рукопись представляет собой классический шпионский детектив-нуар, на протяжении которого Кондора кидает от одного моего «что, если?» к другому в рамках заговора небольшой группы коррумпированных цэрэушников, проворачивающих контрабанду героина в неразберихе Вьетнамской войны, определявшей облик моего поколения. И эти Макгаффины шесть дней гоняются за Кондором, и за эти шесть дней женщина, которую он берет в заложницы и которая становится затем его любовницей (представили себе Фэй Данауэй?), погибает от руки убийцы, что превращает главного героя из жертвы в охотника-убийцу. И хотя действие происходило в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, пролог и эпилог переносил нас во Вьетнам. Вся рукопись подчинялась ритмике рок-н-ролла – от игравшего по радио в момент нашего первого знакомства с Кондором Just My Imagination и до кульминации, когда – можете называть это жестоким убийством, а можете правосудием – Кондор, так сказать, теряет невинность в мужском туалете вашингтонского аэропорта под величайшую песню «Битлз» With a Little help from my Friends.

Эти строчки исчезли из текста первыми, когда оказалось: то, что я считал удачным литературным ходом, означает необходимость выплаты правообладателям, непосредственно влиявшей на размер причитавшегося мне аванса за книгу. Я слишком переживал за свое финансовое будущее, чтобы рисковать деньгами. Потом дело дошло и до «Темптейшнз», игравших по радио в момент, когда Кондор, отлынивая от работы, сидит на подоконнике и наблюдает за проходящей мимо здания красивой незнакомкой. Мне эта сцена казалась ироничной.

И все-таки я гордился тем, как мало изменений внесли в книгу Старлинг и издатель варианта в жесткой обложке, хотя от вьетнамских пролога и эпилога они заставили-таки меня отказаться.

И когда дошло дело до киносценария, издатель варианта в мягкой обложке – или, скорее, кто-то из участников совещания в издательстве – спросил Нортона, не соглашусь ли я на две небольшие правки.

Первая сводилась к замене героина на что-нибудь другое – ну, например, на какой-нибудь супернаркотик. После кассового успеха «Французского связного» продюсеры боялись, что героин покажется зрителям повтором.

Во-вторых, меня просили оставить в живых героиню Фэй Данауэй: «Очень уж безысходно выходит с ее убийством».

Эти предложения озвучили мне по телефону; я выслушал их в пригороде Вашингтона, в квартире, которую снимал на паях с моими друзьями из Монтаны на время, пока не устроюсь в городе основательнее. Чего я тогда еще не понимал, так это того, что у меня имелась возможность влиять на процесс. Злую шутку со мной сыграло журналистское образование: меня воспитали в святой вере в непогрешимость издателя и в то, что возражать ему – самый верный способ угробить свою работу.

Отказ от рок-н-ролла меня огорчил, но в этом смысле я был явно не одинок, поскольку такие штуки почти не встречались и в других романах. Отказ от пролога и эпилога делал действие динамичнее, сразу окуная читателя в сюжет, и это изменение я считал не лишенным смысла.

Но вот замена героина «каким-нибудь сверхнаркотиком» показалась мне полной чушью. Все-таки я писал роман, весь смысл которого заключался в том, что он настолько близок к реальной жизни, насколько это вообще возможно, а сверхнаркотик эту реальность оскорблял.

И то, что героиня оставалась в живых, означало: спусковой механизм, превращавший героя в подобие тех, кто за ним охотился, исчез.

Я кое-как вывернулся: Кондор только полагал, что ее убили (вообще-то я сделал ее калекой, но не без шансов на выздоровление); и я решил, что с точки зрения мотивации этого может и хватить.