Шесть дней любви

Первые несколько недель, казалось, папа не знал, что мне сказать, и зачастую просто отмалчивался. Я слышал, что готовятся документы, что в суд подается заявление о том, как безответственно мама относилась к своим родительским обязанностям, особенно в свете последних событий. Однако надо отдать отцу должное, он ни словом об этом не обмолвился. Я выяснил все из газет.

Спустя пару недель после переезда к папе и Марджори — примерно тогда же я решил не отбираться ни на лакросс, ни на футбол — папа задумал велосипедную прогулку. В некоторых домах («в семьях» не говорю сознательно, потому что я не считал нас семьей) такое в порядке вещей, но мой папа прежде не признавал спорт без счета, наград, победителей и проигравших.

Когда я напомнил, что мой велик сломался два года назад, папа купил мне новый, горный, с двадцатью одной скоростью. Себе он тоже купил. В тот уик-энд мы вдвоем отправились в Вермонт — дело было осенью, когда листва потрясающе красива, — проехали несколько городов и заночевали в мотеле у реки Сакстонс. Большой плюс путешествий на велосипеде в том, что, когда крутишь педали, не до разговоров. Особенно на бесконечных холмах Вермонта.

Тем вечером мы остановились в ресторанчике, где здорово жарили ребрышки. Ели почти молча, но, когда официантка принесла кофе, в папе что-то изменилось. Поразительно, но он напомнил Фрэнка — в момент, когда мамин дом оцепила полиция, заорали в громкоговорители, а над самой крышей закружил вертолет. Казалось, времени у него в обрез: сейчас или никогда. Почти как Фрэнк, папа сдался, ну, образно выражаясь.

Он заговорил на тему, которую прежде не затрагивал, — о маме. Не о том, что ей пора найти нормальную работу, и не о том, в состоянии ли она обо мне заботиться: в данном случае сама ситуация подсказывала, что не в состоянии. Папа заговорил об их молодости.

— Это было чудо, а не девушка! — воскликнул он. — Веселая, красивая, а как танцевала! Такое только на Бродвее увидишь.

Я молча ел рисовый пудинг, точнее, выбирал изюм. На папу не смотрел, но ловил каждое его слово.

— Наша поездка в Калифорнию — счастливейшая пора моей жизни, — признался он. — Денег не хватало. Мы частенько спали в фургоне, но однажды в Небраске сняли в мотеле номер с кухонькой и приготовили спагетти. Откуда нам, провинциалам, было знать правду о Голливуде? Впрочем, Адель, когда служила официанткой, познакомилась с женщиной, которая в свое время танцевала у Джун Тейлор и участвовала в «Шоу Джеки Глисона». Та женщина дала твоей маме телефон и велела при случае разыскать ее. Вот мы и решили связаться с танцовщицей Джун Тейлор. Когда позвонили, ответил ее сын. Саму танцовщицу уже отослали в дом престарелых чуть ли не со старческим маразмом. Знаешь, что сделала твоя мать? Потащила меня ее проведать. Даже печенье купила.

Тут я оторвал взгляд от креманки и едва узнал папу. Сходства между нами я никогда не замечал, а однажды, после разговора с Элеонор, усомнился, его ли я сын. Казалось, между нами ничего общего. Между ним и мамой — тоже. Как же они могли пожениться? Но сейчас я смотрел на бледного мужчину с редеющими волосами и лишним весом, в майке для велоспорта, которую он вряд ли наденет снова, и чувствовал нечто родное. Я представил его молодым. Видел в нем красивого парня из маминых рассказов, который умел поддерживать партнершу на танцполе. Безумца, на которого мама полагалась, когда в красных трусиках делала флип с поворотом на триста шестьдесят градусов. И себя в нем видел. Папа не плакал, но в глазах стояли слезы.

— Это выкидыши ее довели, — проговорил он. — И смерть последнего младенца, от нее твоя мама не оправилась.

В креманке остался пудинг, но есть я не мог, а папа не притронулся к кофе.

— Конечно, правильнее было остаться и помочь Адель, — сказал он, — но ее грусть меня убивала. Хотелось нормальной жизни, и я просто-напросто сбежал. Потом у нас с Марджори родилась Хлоя. Появление дочки не стерло прошлых бед, но не думать о них стало куда проще. А вот твою маму боль мучает каждую секунду.

Папа не сказал больше ни слова, и ту тему мы закрыли. Он оплатил счет, мы вернулись в мотель. Наутро еще немного покатались, но чувствовалось, что папе не в кайф: по холмам Вермонта он привык передвигаться на мини-вэне.

— Может, хватит? — предложил я через пару часов, и папа согласился.

На обратном пути я почти все время спал.

У отца я прожил большую часть учебного года. Один плюс в этом имелся: прекратились невыносимые субботние ужины во «Френдлисе». Дома то же самое протекало куда легче, хотя бы потому, что работал телевизор.

Казалось, мама станет отчаянно добиваться встреч со мной, но получилось наоборот. Видеться с сыном она явно не стремилась и, когда я на новом велике привозил ей книги, продукты и себя любимого, витала мыслями где-то далеко.

— Нужно обзвонить клиентов, — твердила мама. — Ну, по витаминам. Да и домашние дела накопились…