Шесть дней любви

Мэнди засмеялась. Не была бы пьяна — ответила бы иначе, но она запрокинула голову и хохотала целую минуту. Тогда Фрэнк ее толкнул. Нет, он хотел сделать ей больно, но не ожидал, что Мэнди упадет и ударится виском о гранитную ступеньку крыльца. Тонкая струйка крови потекла у нее из уха, и все. Оказалось, она сломала шею.

Лишь через несколько минут — сперва он рухнул на колени и приподнял Мэнди голову — Фрэнк понял, что на втором этаже все еще шумит вода. Наверняка ванна переполнилась, ведь на первом этаже с потолка сначала капало, потом полилось, будто трубу прорвало. Казалось, в доме разразился тропический ливень.

Фрэнк взлетел по лестнице и распахнул дверь ванной. На полу там тоже лежала женщина, его бабушка, — ее сердце просто остановилось, — а в ванне плавало крошечное тельце. Рыжие волосы прилипли к бледному личику, ручки и ножки неподвижны, в глазах удивление — Фрэнк-младший словно увидел на потолке северное сияние.

Непредумышленное убийство — такого обвинения поначалу добивался приставленный к Фрэнку адвокат. Да, Фрэнсис виновен в гибели Мэнди. Он не хотел убивать жену, но убил. Таковы факты, и Фрэнк понесет заслуженное наказание.

Увы, разбирательство получило неожиданное продолжение. На суде выступила сестра Мэнди и заявила, что ребенок был не от Фрэнка и тот, узнав о коварстве жены, хладнокровно убил сына.

— А моя бабушка? — спросил Фрэнк. — Доктор определил, что ее погубил инсульт. Это несчастный случай.

— У нее действительно был сердечный приступ, — согласился окружной прокурор. — Чему удивляться — на глазах пожилой женщины ее внук убил собственного сына.

Прокурор обвинил его в предумышленном убийстве. Адвокат, почувствовав, что дело плохо, под конец процесса вызвал эксперта по посттравматическому стрессу и выработал новую линию защиты — стал утверждать, что убийство совершено в состоянии аффекта. Только Фрэнка это уже не интересовало. «Какая теперь разница?» — думал он.

Ему дали двадцать лет с последующим правом на условно-досрочное освобождение. Первые восемь Фрэнк провел в психиатрической клинике. Потом его признали вменяемым и перевели в Стинчфилд. На день побега Фрэнку оставалось сидеть еще два года.

— Я чувствовал, что пора оттуда выбираться, — сказал он. — Знал, что надо прыгать в окно. И не ошибся: веская причина впрямь была.

Причина была в ней, в моей маме. Тогда я этого еще не понимал, но Фрэнк выпрыгнул в окно, чтобы спасти ее.

ГЛАВА 13

Мама попросила меня съездить в библиотеку. Им с Фрэнком понадобилась книга о Канаде и Приморских провинциях. Зачем выбираться из дома втроем, если я могу на велосипеде туда прокатиться?

— Генри, твоя мама в моих руках, — проговорил Фрэнк. — Не забывай, я ее связывал. Это называется «захват в заложники».

Его тон напомнил, как через пару лет после развода папа подал в суд какое-то заявление. Тогда к нам приехала женщина, представившаяся опекуном на время судебного процесса, и расспрашивала маму о ее отношении к родительским обязанностям.

— Испытываете ли горечь и обиду по отношению к бывшему мужу? — допытывалась она. — Делились ли негативными чувствами с сыном?

— У меня нет обид на отца моего ребенка, — невозмутимо ответила мама, растянув губы в улыбке. — Полагаю, он хорошо со всем справляется.

— А что вы думаете о новой супруге своего бывшего мужа? Можно сказать, что вы негативно влияете на отношение сына к мачехе?

— Марджори — очень милая женщина, — отозвалась мама. — Уверена, мы все прекрасно поладим.

Опекун на время судебного процесса не видела, что случилось после ее ухода. Мама вытащила из холодильника галлоновую упаковку молока — настоящего, тогда она еще ездила за покупками, — вскрыла ее, встала посреди кухни и начала медленно лить молоко на пол, словно поливала цветы.

Сейчас все немного иначе, но я не сомневался: «захват в заложники» — то, что, по мнению Фрэнка, нужно говорить в такой ситуации. Как бы плохо я ни думал о них с мамой из-за того, что они собирались сбежать в канадскую деревушку, а меня подбросить папе и Марджори, в одном я не сомневался: Фрэнк маме не навредит. Каждое слово Фрэнка убеждало: если его застанут у нас в доме, мы не пострадаем.

— Я никому не скажу! — заверил я, старательно играя роль испуганного сына, так же как Фрэнк играл роль безжалостного преступника.