Шесть дней любви

Мне нравилось играть с Фрэнком в мяч. Я не рассчитывал в мгновение ока превратиться в спортсмена, но мне нравилось кидать мяч туда-сюда, нравился звучный хлопок, с которым он ударялся о мою перчатку, ритм бросков от него ко мне, от меня к нему.

Прежде я не воспринимал всерьез мамины слова, что бейсбол напоминает танцы. Нужно настроиться на партнера, приспособиться к его движениям. Так же и на танцполе: весь мир сужается до вас двоих. Партнеры понимают друг друга без слов.

Мы играли в бейсбол, и Фрэнк вряд ли думал о сексе с мамой, о поцелуе в место, где оставил засос, или других ночных утехах. Когда мы играли в бейсбол, он думал лишь о бейсболе. Возможно, Фрэнк и меня гипнотизировал. Либо готовил к поре, которая вот-вот наступит, когда они с мамой уедут, а я буду жить у папы и постоянно играть в мяч с Ричардом.

— Нет, не хочется. — Я покачал головой. — Я телик смотрю, ну, телемарафон.

Фрэнк буквально впился в меня взглядом. Для него Джерри Льюис не существовал — в гостиной были только он и я.

— Слушай, — начал он, — не бойся, что я украду у тебя маму. Ты для нее на первом месте, и я не собираюсь это менять. Тебя она всегда будет любить больше всех на свете. Я хочу только заботиться о ней. Папой твоим мне не стать, а вот другом — вполне.

Ну вот, все как говорила Элеонор. Сейчас Фрэнк и меня загипнотизирует. Я уже чувствовал его влияние, потому что в какой-то степени хотел ему верить. Нет, нужно заглушить его слова, пока они не просочились мне в мозг.

Девочка-инвалид сидела на коленях у Джерри Льюиса и рассказывала о своем щенке. На экране горел номер телефона. Из открытого окна доносились голоса Джервисов — они плескались в бассейне. «Не слушаю, не слушаю, не слушаю», — беззвучно твердил я.

— В жизни я немало напортачил, — объяснял Фрэнк. — Чудовищных ошибок наделал. Но если бы мне дали шанс, я очень постарался бы исправиться.

Не слушаю, не слушаю, не слушаю.

— Понимаю, что быстро ничего не сделаешь, — продолжал Фрэнк. — В последние восемнадцать лет у меня было много времени пораскинуть мозгами.

Фрэнк стоял передо мной со шпателем в руке и в старых штанах. Их мама в подвале отыскала. От костюма клоуна, который она несколько лет назад сшила мне на Хеллоуин. Наверное, изначально предполагалось, что их будет носить толстяк, — на мне штаны висели мешком, как и нужно клоуну. Фрэнку они едва доходили до середины икр, а пояс он перевязал веревкой. Рубашка была та же, что в первый день, с именем Винни на кармане. Фрэнк действительно походил на клоуна, только не на смешного. Каждую ночь в соседней комнате этот тип целуется с моей мамой. Я искренне пожалел маму. И Фрэнка пожалел. Но больше всего — себя. Мне так хотелось настоящую семью, а у нас здесь теперь семейка лузеров.

Фрэнк положил мне руку на плечо. Ладонь большая, грубая. «Я намажу тебя кремом», — сказала вчера мама за стенкой. «У тебя такая нежная кожа, — шептал ей Фрэнк. — Мне стыдно тебя касаться». Сейчас он говорил со мной и совсем не шепотом.

— Не хочешь играть в бейсбол — не надо. Я просто ланч приготовлю, а потом посидим на крыльце. Там прохладнее.

— Вечером за мной папа приедет, — сказал я, а про себя добавил: «Знаю, чем вы будете заниматься, едва он меня увезет».

— Фрэнк, принеси мне полотенце! — крикнула из ванной мама.

Он шагнул к двери, но глянул на меня так, как, наверное, посмотрел на Мэнди, когда та ответила на вопрос о ребенке. Только теперь он никого толкать не станет. Шею никто не сломает. Фрэнк дал понять, что научился терпению. Благодаря терпению он выжидал столько лет, пока не оказался на больничной койке у окна без решеток. Его план, конечно, быстрых результатов не даст, но действовать Фрэнк уже начал.

Вот он берет банное полотенце со стопки на стиральной машине, подносит к лицу, словно определяя, достаточно ли оно мягкое для маминой кожи. Вот поднимается по лестнице. Открывает дверь. Замирает у ванны, где лежит мама. Голая.

Еще в библиотеке Элеонор дала мне телефон в доме ее отца. «Все выходные там проторчу, — сказала она, — если папе не взбредет в голову вытащить меня в кино. Он небось думает, что мультик „Заботливые мишки“ мне за триллер сойдет».

Я набрал номер. Если бы нарвался на отца Элеонор, то повесил бы трубку, но ответила она сама.

— Ой, я так надеялась, что ты позвонишь! — воскликнула она.

Разве девчонки так говорят?

— Поболтать хочешь? — спросил я.

ГЛАВА 16

После обеда температура поднялась до тридцати пяти градусов. Повисла страшная духота. На нашей улице поливали лужайки. Все, кроме нас с мамой. У нас трава давным-давно высохла.