Шесть дней любви

Накануне вечером по пути к контейнерам секонд-хенда, точнее, во время третьего рейса мы заглянули к Эвелин и Барри. Мама хотела отдать Барри часть моих старых игрушек. Кубик Рубика и волшебный планшет ему вряд ли пригодятся, так же как и шар судьбы (когда его поднимаешь, в окошке появляются ответы-предсказания). Зачем это все ему? Но по мнению мамы, мои игрушки сделают его комнату более похожей на нормальную детскую. Лавовую лампу я очень жалел, но ее тоже пришлось оставить Барри. Мама сказала, что к лампе могут придраться пограничники, примут еще за наркоманов.

Эвелин встретила нас в спортивном костюме — наверняка занималась под кассету Ричарда Симмонса.[23] Что бы она ни делала, всегда говорила «мы», словно Барри тоже участвовал, хотя он только сидел в кресле, агукал и махал руками под музыку. Больше всего ему нравился Джонни Кэш, но Ричарда Симмонса он тоже уважал.

Тем вечером, едва увидев нас, Барри заагукал еще громче и оживленнее. Он сидел лицом к телеэкрану, где женщины с повязками на голове делали физические упражнения. Вот Барри заметил меня, показал пальцем на экран и закричал. В этот раз я его понял. Остальные, возможно, слышали белиберду, а я знал, что Барри говорит: «Фрэнк». Он спрашивал: «Где сейчас Фрэнк?»

— Дома остался, — ответил я.

Кому от этого хуже? Его мать ничего не поймет. Барри — единственный, кто точно не позвонит в полицию в надежде на вознаграждение.

Мама не рассказала Эвелин про отъезд. Выдумала, что мы устроили ревизию в моей комнате. Учебный год, мол, начинается и так далее.

— Жаль, что не попрощалась с Эвелин, — посетовала мама по дороге домой. — Пусть она не лучшая из подруг, но других у меня нет. Боюсь, мы с ней больше не увидимся.

Еще как увиделись. Только спровадили полицейского, в дверь постучала Эвелин.

На этот раз она застала Фрэнка в гостиной. Он отвернулся и сделал вид, что вкручивает лампочку, только, боюсь, Эвелин почувствовала, что мы уезжаем. И что у нас в доме появился мужчина — наверняка тоже.

— Ой, вижу, я не вовремя! — воскликнула она. — Хотела еще раз поблагодарить за то, что тогда выручили меня с Барри. Адель, ты моя спасительница.

Эвелин испекла булочки с корицей. Только я и раньше пробовал ее выпечку, поэтому не обольщался. Мама шутила, что Эвелин — единственная ее подруга, способная напортачить с булочками из смеси «Пилсбери». С другой стороны, кроме Эвелин, у мамы подруг ведь и правда не было.

— Я не вовремя, — проговорила Эвелин. — Не знала, что у вас гости.

Оставленный на крыльце Барри ухал и гикал, словно птица из джунглей, да еще руками молотил. Я уже знал, что он зовет Фрэнка, который по-прежнему стоял к нам спиной.

— Извини, но знакомить вас некогда, — заявила мама. — Этот человек нам кое-что чинит. Мы с Генри уезжаем.

Эвелин заглянула в гостиную. Ковер исчез, так же как и все книги, репродукция Мадонны с младенцем, музейные постеры с золотой рыбкой в аквариуме и с балеринами у станка, которые висели у нас много лет. Из-за двери на кухню тоже виднелись пустые полки.

— Понятно, — кивнула Эвелин.

Куда мы направляемся, она не спросила, точно сообразив, что правду ей не скажут.

— Еще раз спасибо за булочки, — проговорила мама. — На вид очень аппетитные.

— Может, отдашь сразу тарелку, — предложила Эвелин. — Вдруг вас долго не будет?

Свои тарелки мы сложили в коробку, поэтому булочки мама вывалила на утреннюю газету, с крупным заголовком передовицы. После недавнего побега заключенного губернатор распорядился усилить меры безопасности в тюрьме. Для читателей, не следивших за развитием событий, снова напечатали фотографию Фрэнка с номером на груди.

— Береги себя, — сказала Эвелин маме.

— Ты тоже.

В банк приехали ровно к девяти, когда открывали двери. Только мама и я, Фрэнк остался дома. Мы решили, что сразу, как получим деньги, заедем за ним и двинемся на север к границе.

Прежде за наличностью в банк ходил я, а мама сидела в машине. Снимал всегда понемногу, и кассиры меня знали. На этот раз мама сказала, что пойдет со мной, ведь она собиралась обнулить счет. Ну, если получится.

Мама оделась, как, по ее мнению, должен выглядеть человек, снимающий одиннадцать тысяч триста долларов, и взяла расчетную книжку. В банке я стоял рядом с ней, а перед нами — старушка с кучей монет и мужчина с парой чеков.

Подошла наша очередь. Мама подала кассирше расчетную книжку и заявление на выдачу наличных.

— Сынок, разве сегодня учеба не началась? — спросила кассирша. Судя по беджу, ее звали Мюриэл.

— Ему надо к зубному, — пояснила мама. Прозвучало по-идиотски: даже моя мама не записала бы меня к врачу в первый учебный день. — Вот наличность и понадобилась. Хотим пластинки поставить.

— Ничего себе зубной! — воскликнула Мюриэл. — Если еще не определились окончательно, могу порекомендовать ортодонта, который лечит мою дочь. Мы с ним в рассрочку расплачиваемся.

— Тут не только зубной, — отозвалась мама. — Мы еще аппендицит удаляем.

Я глянул на маму. Видно, другие операции ей в голову не пришли, и выбрала она худшую из всех возможных.