Шесть дней любви

Сперва Фрэнк обмотал веревкой правое мамино запястье, затянул узел, и я заметил, как дрожит ее рука. Мама заплакала, а Фрэнк на нее даже не взглянул. Для него существовал лишь узел. Одно энергичное движение — и Фрэнк затянул его так туго, что веревка врезалась маме в кожу. В другое время, ненароком причинив маме боль, Фрэнк потер бы ушибленное место, но сейчас либо не заметил, либо проигнорировал. Потом привязал к стулу вторую руку, связал ноги. Чтобы как следует обмотать их веревкой, Фрэнк разул маму. У нее так и остался красный педикюр, а вон в то место на лодыжке он однажды ее целовал.

Из-за двери доносились разговоры по рации, низко кружил вертолет.

— У тебя три минуты! — крикнули в громкоговоритель. — Выходи с поднятыми руками.

— Генри, садись! — велел Фрэнк.

Ну и тон! Сейчас никто не поверил бы, что с этим человеком мы играли в мяч. Никто не поверил бы, что Фрэнк сидел со мной на крылечке и раскрывал секрет фокуса с картами. Он обмотал мне грудь веревкой. Из-за нехватки времени отдельные узлы не завязывал, сделал лишь один, после того как затянул петлю вокруг ребер. Туго, аж дыхание перехватило. Подробности всплыли позднее, когда подняли вполне закономерный вопрос: пособничала ли мама Фрэнку?

«Вспомните путы на ее сыне. Смех один, а не путы, — заметил кто-то. — И деньги со счета эти двое снимали без Фрэнка. Так жертвы они или соучастники?»

«Она снимала те деньги добровольно, — напомнили другие журналисты. — Разве это не доказывает, что Адель — соучастница?»

Как бы то ни было, маму Фрэнк связал. Ну и меня — в какой-то мере.

Визжа тормозами, на подъездной дорожке останавливалась одна машина за другой. В громкоговоритель опять закричали: «Чемберс, мы не хотим применять слезоточивый газ!» Теперь времени и впрямь не было. «Чемберс, даем тебе последний шанс мирно выйти из дома!»

Фрэнк уже шел к двери. Шаг за шагом. Он ни разу не обернулся.

Как и велели, Фрэнк поднял руки за голову. Он хромал, но очень уверенно прошел к двери и спустился по ступенькам на лужайку, где его ждали с наручниками.

Что случилось дальше, мы не видели, но вскоре в дом ворвались полицейские и развязали нас. Женщина в форме налила маме воды и сказала, что «скорая» уже ждет. Дескать, у мамы шок, хотя она может этого не осознавать.

— Не бойся, — сказал мне полицейский. — У твоей мамы все хорошо. Того парня мы арестовали, ничего плохого он вам больше не сделает.

Мама так и сидела на стуле без туфель и растирала запястья, словно соскучилась по веревке. Если вдуматься, зачем человеку свобода?

Дождь еще не кончился, хотя стих до мелкой мороси. Миссис Джервис стояла на противоположной стороне улицы и щелкала фотоаппаратом. Мистер Темпл давал интервью. Вертолет приземлился в глубине двора, где Фрэнк учил меня играть в бейсбол и рассказывал про красных род-айландов и где сегодня утром я похоронил хомяка Джо.

— Не зря я переживал, — сообщал полиции мистер Джервис. — На днях принес им персики и почувствовал, что Адель передает мне послание, ну, зашифрованное. Он, наверное, глаз с нее не спускал.

Подъехал бордовый мини-вэн. Папа! Вот он увидел меня и бросился к нам.

— Что за чертовщина творится? — спросил он полицейского. — Я думал, моя бывшая окончательно тронулась, но вас здесь увидеть не ожидал.

— По телефону наводку дали, — ответил тот.

Фрэнка запихнули на заднее сиденье патрульной машины. Руки он держал за спиной и низко опустил голову, наверное прячась от фотокамер. Перед тем как нырнуть в салон, он взглянул на маму.

По-моему, я один заметил, как Фрэнк беззвучно, одними губами, прошептал: «Адель!»

ГЛАВА 21

Фрэнка обвинили в нашем похищении. Говорили, что на сей раз его запрут и выбросят ключ.

Услышав об этом, мама отправилась в столицу штата, к прокурору. А ведь годами никуда не выезжала!

«Прокурор должен понять, — твердила она, — что незаконного удержания и в помине не было». Она по собственной воле пригласила Фрэнка к нам домой. Он прекрасно относился к ее сыну и заботился о ней. Они полюбили друг друга и собирались пожениться в приморских провинциях.

Прокурор оказался поборником жестких мер, недавно избранным на свой пост в поддержку губернатору, который вел войну с преступностью.

— Нужно разобраться, почему ваш сын не сообщил о происходящем в полицию, — заявил прокурор.

Разумеется, мой возраст примут во внимание, но есть вероятность, хоть и небольшая, что меня сочтут соучастником преступления. Тринадцатилетних и прежде лишали свободы, но дадут мне год, максимум два.

Мою маму, по словам прокурора, могло ожидать куда более суровое наказание. За укрывательство беглого преступника и подстрекательство несовершеннолетнего к соучастию в преступлении… Опеки надо мной мама лишится однозначно. Помощники прокурора уже говорили на эту тему с моим отцом. Очевидно, это не первый случай, когда мамино здравомыслие вызывает сомнения.

В кои веки домой мы ехали в тишине. Так же в абсолютной тишине тем вечером ели суп из мисок, которые принесли из машины.

Следующие несколько дней к автомобилю мы бегали постоянно: за чашкой, за блюдцем, за ложкой, за полотенцем…