Шесть историй о любви

"Прямо в небо синее звезды упираются.
Я стою на площади, рядом Мавзолей.
А вокруг московские жители толкаются,
Люди все хорошие- я не видел злей.
В ГУМе, совсем рядышком, колбаса копченая.
Только вот добраться трудно до нее-
Не пускает очередь, очередь сплоченная,
Каждый твердо знает место в ней свое.
Ой, не надо, граждане, не ругайтесь милые.
Все мы здесь советские, хоть не москвичи.
В Туле ли, в Калуге ли жизнь куда постылее,
И колбасы там нету, кричи здесь- не кричи.
Медленно спускаюсь я под своды из бетона.
Эскалатор длинный к поезду несет.
А людей в том поезде…- не меньше миллиона.
И еще порядка двух на перроне ждет.
Между толстой тетенькой и худым мужчиной
Место заприметил, ногу я занес…
Надавили задние, подтолкнули в спину.
"Двери закрываются!"- поезд нас повез.
Ой, не надо, граждане, не толкайтесь- бестолку!
Всем нам ехать надо, у всех забот полно.
Ну и что, что наступил, что вам тесно несколько,
Лучше, чем московская, нет жизни все равно.
Ведь недаром столько нас каждый день стремится
По утрам в Москву мою, чтоб лепту свою внесть
В трудовую летопись подвигов столицы.
А вы мясо с колбасой одни хотите есть.
Что вы все ругаетесь на приезжих с сумками,
На лимиту нахальную, на весь белый свет,
На толпу бескрайнюю, на очереди сутками.
В Поволжье тоже очередь, хоть ничего там нет.
Ой, не надо, граждане, не враг я вам невежливый.
Не думайте, что правила противны мне Москвы.
Освоюсь вот с пропискою и буду на приезжих
Глядеть еще я строже, суровее, чем вы.

Новоявленным писателям песня понравилась, все улыбались.

После нее повторили московскую "Столичную", а затем Дюков по просьбе товарищей исполнил еще несколько песен, но уже не собственного сочинения, а из репертуара Новикова и Розенбаума. И надо заметить, что в исполнении Вадима, песни бардов звучали не хуже, чем в авторском.

– Володя, а ты чего там пишешь?— удивился Алексеев.

– Да я ошибки исправляю,— отозвался Краснов и усмехнулся.

– Ну что, Михаил, ты готов продолжать?— поинтересовался хозяин.

– Что, опять я?— прикинулся наивным Бурлаков.

– А кто, сообразительный ты наш?— удивился Алексеев.

– Ну вы даете! Я-то думал, что мы тут по очереди будем диктовать по куску и у нас получится что-то забавное, а теперь вдруг выясняется, что я буду все делать один. А зачем тогда вы мне нужны. Да у меня и головка вот-вот заболит. На солнышке перегрелась.

Кстати, не мешало бы горло пивом промочить, для металла в голосе, как любит говорить Вадим. А то я, по-моему, уже сипеть начал,— заметил Бурлаков.

– А пива больше нет,— возразил ему Славик.

– Вот это дела. А кто у нас отвечает за охрану труда? Роберт, так ведь и погибнуть недолго.

Ваганян только развел руками.

– Слушай, Михаил,— обратился к Бурлакову настойчивый Алексеев.— У меня такое впечатление, что то, что ты нам надиктовал отнюдь не импровизация. Больно складно у тебя получается.

– Не беспокойся, в плагиате нас не обвинят. Даже если я это не выдумываю сейчас, то это говорит только о том, что я выдумал это раньше. Или тебе это что-то напоминает? Может ты где-то это читал?

– Нет.