Шесть подозреваемых

«Какой еще Джиба Корва?» — возможно, спросите вы. Согласно полицейским отчетам, это был ужасный террорист, главарь противоправного революционного центра маоистов, застреленный вчера по приказу субинспектора Виджая Ядава при попытке бегства из мехраульского полицейского участка, где он содержался в связи с убийством промышленного магната Вики Рая. Эксперты-баллистики заявляют, будто бы пуля, прошившая тело, выпущена из пистолета, найденного среди вещей Джибы Корвы при обыске в ночь убийства. К тому же непосредственно перед гибелью он якобы подписал признание. Сейчас, когда я пишу эти строки, полицейские, вероятно, поздравляют друг друга с удачным окончанием расследования столь нашумевшего дела — и вдобавок без утомительных заседаний в суде. Полагаю, доблестный инспектор Виджай Ядав и его товарищи получают медали за отвагу, проявленную при задержании ужасного наксалита, после гибели которого в нашей стране стало безопаснее и спокойнее жить. Средства массовой информации уже обратились к иным животрепещущим вопросам. И вправду, кого может интересовать судьба презренного боевика из захолустной джаркхандской деревушки? Смерть очередного террориста — в наши дни это слишком банально и скучно, чтобы заслуживать внимания. Бывают темы куда любопытнее. К примеру, похождения Шабнам Саксены или последние перестановки в кабинете министров.

Перефразируя Шекспира, «Не восхвалять туземца я пришел, а хоронить».[217] Но если вы узнаете, госпожа президент, что застреленного полицейскими человека даже не звали этим именем — Джиба Корва? И он не только не принадлежал к числу террористов-наксалитов, но происходил из практически вымершего племени первых людей на земле? Думаю, теперь мне наконец удалось завладеть вашим вниманием.

Настоящее имя Джибы Корвы — Экети. Прибыл он вовсе не из Джаркханда, а с острова Малый Андаман, расположенного в Бенгальском заливе. И относился к племени негритосов[218] онге, примитивных охотников и собирателей, которые до сих пор используют лук и стрелы. Согласно данным последней переписи, в мире осталось всего девяносто семь его живых представителей. Благодаря служебному рвению субинспектора Виджая Ядава, теперь их девяносто шесть.

Вы можете спросить, госпожа президент, откуда мне все это известно? Дело в том, что мы с Экети общались накануне его гибели. Тридцатого марта, в три часа пополудни, я появился в мехраульском полицейском участке и, представив документ на имя Акхилеша Мишры, начальника объединенного разведывательного бюро, якобы в целях заботы о внутренней безопасности потребовал допуска к мнимому наксалиту. Полицейский инспектор Раджбир Сингх приветствовал меня по всей форме и тут же проводил в камеру.

Так я очутился в чрезвычайно тесном, удушающем своими размерами — восемь на десять футов — помещении с покрытыми плесенью стенами, потрескавшимся каменным полом и крохотным зарешеченным окошком, за которым синела полоска неба. Рваный, истрепанный матрас на железной кровати, глиняный горшок с водой и грязное пластиковое ведро — вот и вся обстановка. День выдался чрезвычайно жаркий, и в камере можно было задохнуться. Однако сильнее любого зноя меня покоробил гнилостный запах разложения и крайнего запустения.

«Этот ублюдок отказывается надевать приличную одежду, не ходит в душ, а про дезодоранты в его краях отродясь не слышали», — пояснил инспектор Сингх.

Узник лежал под окном на полу, в позе эмбриона, повернувшись к нам спиной, так что я сразу не разглядел лица. Кожа у него была необычайно темная, словно полированный эбонит, а коротко подстриженные волосы напоминали цветом черный перец. Обнаженное тело прикрывала только набедренная повязка, сделанная, очевидно, из лохмотьев красной футболки. Заключенный никак не прореагировал на наше появление; казалось, он вообще не проснулся, даже после того как Раджбир Сингх ткнул его в спину палкой.

— Давай поднимайся, урод! — приказал инспектор и три-четыре раза пнул арестанта ногой.

Я поморщился. Однако несчастный, похоже, совсем не почувствовал ударов. Он оставался в той же позе, словно впал в кататонический транс.

— Не обязательно прибегать к насилию, — сказал я инспектору и ласково похлопал узника по плечу.

Это подействовало, как волшебное заклинание. В ту же секунду он развернулся и проворно сел на полу. Туземец был довольно маленького роста, не более пяти футов. Меня поразила его юность. На худощавом, точно высеченном из камня лице выделялись острые скулы, полные губы и ровные, ослепительно белые зубы. Во всем теле не отыскалось бы даже унции лишнего жира. Крепкий, подтянутый, туземец походил на профессионального боксера, однако мне были ясно видны следы побоев, полученных в участке. Но самое пристальное внимание приковывали к себе глаза. Черные как смоль, с удивительно чистыми белками — казалось, они излучали стихийную мощь, буравили меня, будто два лазера, и выбивали из колеи. При нем я, даже будучи в накрахмаленной белой рубашке и вельветовых брюках коричневого цвета, чувствовал себя обнаженным, беззащитным и уязвимым.