Шесть подозреваемых

Из толпы вылетает мой получокнутый приятель Шака, вечно похваляющийся каким-то важным постом в коммунистической партии. Из-под его неизменной красной банданы свисают длинные волосы. Не дожидаясь, пока Баркха выберет кого-то еще, он сам завладевает микрофоном.

— Докатились! Богатые империалисты безнаказанно попирают законы. Их всех нужно расстрелять. Говорю вам, эту страну спасет только революция. Одна только революция, и больше ничего. Инкилаб Зиндабад![109] — восклицает Шака, потрясая в воздухе кулаками.

Сердито сверкая глазами, Баркха Дас отнимает у него микрофон и вдруг неожиданно поворачивается к моей маме:

— Вы тоже полагаете, что нам нужна революция, маа-джи?[110] Мама пятится, но журналистка не отступает. — Ответьте нам, маа-джи.

И тогда, решившись, она произносит своим поскрипывающим голосом:

— Революция не избавит наш народ от бед. Нам нужно работать и совершать добрые дела, чтобы замолить перед Богом грехи, совершенные в прошлой жизни. Тогда после смерти мы возродимся богатыми.

Мне остается лишь головой покачать. Мама затронула нашу больную тему. Она верит в добрую карму и переселение душ, а я живу одним днем и считаю, что деньги и процветание — вопрос чистого везения. Чокнутый Шака тоже не прав. Никакой революции не будет. Богатеи могут спокойно спать. Все наши революции длятся до первого пропущенного обеда.

Вообще-то я не должен так говорить. Ведь я теперь и сам примкнул к богатеям. Благодаря одному чудесному чемоданчику!

На следующее утро мне звонит Риту. У нее немного расстроенный голос.

— Виджай, мы не могли бы сегодня увидеться? В каком-нибудь тихом месте. И подальше отсюда.

— Придумал. Давай встретимся в садах Лоди. Это на другом конце города.

— Да, я знаю. Увидимся в два.

Нутром чую: уж сегодня-то я развлекусь с этой богатой цыпочкой. На открытом воздухе, в самом известном парке столицы.

Подъехав на такси, я жду возле входа. Пятнадцатью минутами позже авторикша привозит Риту в розовом салваре-камизе. Мне по душе этот цвет, но еще больше радует то, что на сей раз обошлось без семейного автомобиля и телохранителя. Хорошее предзнаменование, можно не сомневаться.

***

Сады Лоди — просторное и открытое зеленое пространство, где много деревьев и гробниц. Все знают, что здесь хорошо заниматься двумя вещами: отрабатывать позы йоги… ну, и некоторые другие позы. Каждое утро по парку носятся любители спорта в мокрых от пота футболках, а во второй половине дня эстафету перехватывают влюбленные — совокупляются в укромных альковах осыпающихся памятников, целуются за кустами, милуются на скамейках, расставленных в отдалении друг от друга.

К двум часам это место начинает напоминать зоопарк для одичалых от страсти парочек. Риту явно смущается из-за открытых проявлений нежности, которые видит повсюду. В провинциальном Лакхнау необузданные любовники уже, наверное, сидели бы за решеткой.

— Может, пойдем куда-нибудь еще? — спрашивает она, бросая беспокойные взгляды вокруг.

— Такая картина сейчас в любом парке Дели, — отвечаю я, ласково увлекая девушку на скамейку, которая как раз освободилась.

Мы садимся рядышком. Риту вся на нервах. Словно боится, чтобы ее папаша не выскочил из-за ближайшего куста. Пора ее успокоить.

— Не волнуйся. Никого из твоей семьи мы здесь не встретим. В этот час по парку шатаются только влюбленные.

Она краснеет. Я нежно беру ее за руку. Риту не противится, но и не поощряет меня. Сомневаюсь, разрешит ли она прилюдно поцеловать себя, но это легко проверить. Я наклоняюсь и нежно чмокаю девушку в шею. Еще не поцелуй, а так — пробный выстрел. Она закрывает лицо ладонями. Я отвожу их и вижу застенчивую улыбку. Заглядываю в глаза, подмигиваю и теперь уже впиваюсь ей в губы. Девушка отвечает на поцелуй. Я чувствую вкус ее помады, вдыхаю запах духов и обнаруживаю, что богатые даже целуются иначе. Поймать робкую ласку теплых губ Риту — совсем не то, что сцепиться мокрыми языками с очередной соседской девчонкой. Во рту возникает приятное ощущение щекотки, которое мгновенно достигает мозга. Сомнения прочь — победа будет за мной.

Я корчу серьезную мину, как у настоящего романтического героя, и торжественно произношу:

— Я люблю тебя, Риту.

— Я тоже тебя люблю, Виджай, — шепчет она.

Меня так и подмывает встать и раскланяться перед невидимой публикой. Не то чтобы мне впервой принимать излияния в нежных чувствах, но раньше их бормотали вульгарные замарашки, трущобные жительницы, от которых за милю несло дешевой пудрой и кремом. Услышать те же слова из уст светлокожей стройной красотки, разъезжающей на «мерседесе» под охраной вооруженного громилы, совсем другое дело. Нужно ковать железо, пока горячо. И я решительно поднимаюсь со скамейки.

— Давай поедем куда-нибудь, где поменьше народу.

— Куда? — спрашивает она.

— Я знаю хорошее место.