Шесть Царств

Улицы продолжали тянуться и извиваться. Создавалось ощущение, что они находятся в лабиринте из глиняных домов. В проулках пряталась темнота Ночного Царства, но не дарила прохлады и даже наоборот — в тени стояла еще большая жара. Они шли и шли и ничего не менялось. Все те же улочки, все та же жарища. Хотя вершина купола Алого Дворца казалась очень близкой, не дальше километра, но прошел час, а они не приблизились к ней и на метр. Они просто блуждали и обливались потом. Иногда со стороны дворца доносилась мрачная и унылая песня. Пел старческий женский голос. Пашка прислушался к ее звукам и иногда вроде понимал отдельные слова, но общий смысл ускользал. Теперь ему все чаще казалось, что их кто-то преследует, и он то и дело резко оборачивался, замечая шевеление сзади. Но кто бы не следил за Пашкой, он успевал спрятаться за секунду до этого. Только пыльный след оставался за ним, и некоторое время облачно коричневой пыли висело в раскаленном воздухе Вабара.

Вдруг Пашка увидел впереди мужскую фигуру. Она плыла в раскаленном воздухе, но, приглядевшись, Пашка понял, что это его отец.

— Папа! — воскликнул Пашка и бросился вперед.

Он очень быстро устал, а мужчина зашел за угол дома. Пашка, захлебываясь в собственном дыхании, пронесся по улице и завернул за угол. Никого нет. Мужчина пропал. Пашка согнулся, пытаясь восстановить дыхание. Спустя минуту ему это худо бедно удалось, и он посмотрел на улицу, из которой выбежал. Тима на ней не оказалось. Он пропал, как и мужчина до него. Пашку пронзили горячие иглы страха. Хотя обычно эти иглы холодные, здесь, в Вабаре, все раскаленное, и даже они. Он стоял посредине перекрестка, в полном одиночестве, в городе населенном страшными джиннами. Что делать?

— Тим! — закричал он, и сразу перешел на сухой хриплый кашель. В иссушенном горле запершило так, как будто там сидел рой мух.

Он позвал Тима еще раз и опять ничего не добился. Пашка присел на корточки, обдумывая, что делать дальше. Он зажал голову между коленей, из глаз упали две слезинки. Упав на поверхность Вабара, они заскакали как на раскаленной сковороде и испарились. И тут он услышал звуки музыки. Он поднял глаза и увидел, что в доме напротив горит свет. Остальные дома хранили в проемах пустых окон лишь тьму, но здесь свет испускала самая обычная электрическая лампочка. Пашка поднялся с земли и пошел в дом.

— Эй, есть здесь кто? — сказал мальчик, войдя в дверной проем. Самих дверей не было только прямоугольное отверстие и все.

И когда Пашка вошел он чуть не закричал от радости. Прямо посреди комнаты стоял стол с фруктами и напитками. Во рту еще больше пересохло при виде бутылок с минеральной водой. Пашка кинулся к ним, но на столе не нашлось открывашек. Пашка приложил холодную бутылку к голове, пока глаза искали, чем бы можно ее открыть. Однажды в поезде, он видел, что мужики открывают бутылки с пивом, приложив крышку к уголку стола и ударив по ней сверху. Здесь стол сделан из глины, и Пашка, приложив крышку к его краю и ударив сверху, добился лишь того, что кусок стола упал на пол. Он попробовал еще раз — на пол упал еще один кусок обожженной глины. Пашка в сердцах ударил горлышком об стол, теперь в глине появилась дыра в форме горлышка, а бутылка осталась целехонькой. Тогда Пашка, в ярости от того что вожделенная влага столь близка, но недоступна, швырнул бутылку об стену. Бутылка разлетелась на тысячи кусков и в воздухе, на мгновенье, застыла фигура из брызг, но уже в следующую секунду они испарились от нестерпимой жары. Мокрое пятно на стене тоже оставалось там недолго. Жар Вабара иссушил воду почти сразу. Пашка схватил вторую бутылку и подошел к стене ближе. Он кинул ее, она так же разбилась, и Пашка встал под брызги холодной минералки, но те, по самым причудливым траекториям, обогнули его и лишь осколок стела порезал щеку.

Это добило мальчика. Он закричал и опять закашлялся. На столе стояли еще три бутылки, и он разбил их о стену всем скопом. И опять тучи брызг обогнули его и, испарившись, обдали жаром как в русской бане. Пашка упал на колени, опять приводя дыхание в порядок. Он окинул взглядом комнату и увидел странную глиняную бадью в углу. Он поднялся с колен и подошел к ней. Улыбка заиграла на его лице — в посудине плескалась желанная прозрачная жидкость. Пашка зачерпнул ее ладонями и быстро сделал глоток. Только когда жидкость обожгла горло, до ноздрей долетел запах ацетона. В бадью налили чистейший спирт. Пашку чуть не вывернуло наизнанку. Желудок требовал, чтобы из него вывели эту гадость, но Пашка, чудовищным усилием воли, сдержался и не вырвал. Если бы это произошло, обезвоживание наверняка стало бы еще сильней.