Шесть великих идей

Когда мы хотим испытать чувственное удовольствие или боль, они ничем не отличаются от тех объектов, которыми мы хотим обладать или в которых нуждаемся: еды или воды, богатства или здоровья, знаний или дружбы. Все, в чем мы нуждаемся или что желаем, доставляет нам удовольствие или удовлетворяет нас после того, как мы это получим. Сможем ли мы по какому-то особому признаку обнаружить прекрасное среди всех желанных нами объектов?

Ответ на этот вопрос содержится в определении, данном Фомой Аквинским. Объект, который мы называем прекрасным, «приятен для зрения», следовательно, он доставляет нам удовольствие особым образом — когда мы его созерцаем. Еда и вода, здоровье и богатство и большинство желаемого или нужного приносят удовольствие, когда мы ими владеем. Именно обладание ими, использование и потребление их дают чувство радости. Они доставляют удовольствие, когда мы удовлетворяем свое желание обладать ими, а не просто смотреть на них.

Пояснение Канта несколько проливает свет на особый характер удовольствия от объекта, названного нами прекрасным, — оно должно быть полностью незаинтересованным (по Канту, «чистым»). Под «незаинтересованностью» философ подразумевает состояние, когда «удовольствие, определяющее суждение вкуса, свободно от всякого интереса»[34]. Это объект, который мы не можем или не хотим приобрести, завладеть им, использовать, употребить его или любым другим образом включить в свою жизнь. Нам может быть достаточно просто созерцать его или мечтать увидеть. Довольствуясь этим и ничем больше, мы получаем ту особую радость, которую приносят нам объекты, доставляющие удовольствие, когда мы их видим. Но если мы — хоть в малейшей степени сверх созерцания — заинтересованы в обладании предметом, мы не считаем его красивым лишь на основании этого.

Именно таким образом человеку нравится природный ландшафт или картина в галерее — без какого-либо практического интереса к приобретению недвижимости или произведения искусства, обладание которыми приносит радость. Инстинкт покупателя или коллекционера может появиться из желания обладать объектом, считающимся красивым, но это желание имеет и другую мотивацию.

Один и тот же человек может быть ценителем и коллекционером, но встречаются собиратели предметов искусства, которые, не являясь знатоками, полагаются на мнение специалистов, что тот или иной объект может доставлять радость. Ровно так же ценителю не обязательно быть коллекционером. А большинство нас нельзя назвать ни тем ни другим. Мы не объявляем себя экспертом и не претендуем на привилегированное положение при обсуждении того, что можно назвать красивым. И мы не стараемся обладать тем, что приносит «чистое» удовольствие.

Рассмотрим теперь второе положение в определении прекрасного, данном Фомой Аквинским, — это понятие «приятно для зрения», связанное со словами видеть, созерцать. Получаем ли мы незаинтересованное удовольствие только от видимых объектов — тех, которых воспринимаем посредством зрения? Вряд ли. Тогда из области прекрасного пришлось бы исключить все музыкальные и поэтические произведения. Более того, при подобном взгляде на вещи пришлось бы отрицать то, что обычно называют «чистым разумным понятием красоты», когда говорят о математических доказательствах и научных теориях.

Проблема, с которой мы столкнулись, обсуждая в целом определение прекрасного в интерпретации Фомы Аквинского и в частности понятие «приятно для зрения», касается не только слова созерцать. В повседневной речи мы часто помещаем понятие «красота» в область видимого. «Красота» часто соседствует с такими прилагательными, как миловидный, симпатичный, привлекательный. Расхожая сентенция «Красота в глазах смотрящего» подтверждает эту тенденцию.

Это не означает, что мы отождествляем прекрасное с объектами, которые вполне привлекательны, милы, интересны и визуально заманчивы. Мы часто говорим о ком-нибудь, что он симпатичный или миловидный, но при этом не считаем этого человека красивым. Тем не менее речевые привычки обнаруживают, что мы воспринимаем прилагательное прекрасный как форму превосходной степени прилагательных миловидный, симпатичный, привлекательный. Все объекты, «отмеченные» этими определениями, доставляют нам незаинтересованную радость при их созерцании, но «прекрасными» мы называем только те из них, которые доставляют нам высшую степень исключительного удовольствия.

Эта тенденция подтверждается и тем, как мы используем слово искусство: во-первых, для понятия, которое мы, европейцы, называем «изящным искусством», или «высоким искусством» (англ. fine arts, фр. beaux arts, нем. die schцnen Kьnste); во-вторых, для определения «искусства прекрасного» (англ. arts of the beautiful); в-третьих, для описания «предмета искусства» (фр. objets d’arts) — во всех случаях имеется в виду то, что обычно в музеях висит на стенах и стоит на пьедесталах.