Минут десять они настойчиво стучали в дверь, пока не послышались шаркающие шаги. Хриплый, грубый голос спросил:
— Кто там?
— Впустите, пожалуйста. Мы офицеры. Только что приехали и хотели бы у вас переночевать…
— Все закрыто. Никого не принимаем.
Но Мешковский снова начал колотить кулаком в дверь.
Это, по-видимому, вывело хозяина из себя.
— Я же сказал, что закрыто. Не шумите, людей разбудите.
— Буду стучать до утра, если не впустите нас!
Брыла хотел было успокоить товарища, но тактика Мешковского подействовала. Человек за дверью что-то пробормотал, повернул ключ в замке, дверь приоткрылась, и офицеры вошли. Хозяин попытался протестовать, но было уже поздно. Мешковский открыл дверь, ведущую в ресторан, решительно вошел, нащупал в темноте выключатель. Желтый свет залил комнату.
— В такое позднее время не могу… — не сдавался хозяин.
— Так что нам — умирать с голоду? — улыбнулся Мешковский. — Ничего не поделаешь! Хотя время и позднее, но придется нас накормить. Чего не сделаешь для защитников родины, верно?
Ресторанчик был небольшим. Низкий, потемневший от времени потолок, деревянные панели стен, дубовые столики и табуретки в псевдонародном стиле, большая, свисающая с потолка люстра, на стенах развешаны рога, голова лося, картины из охотничьей жизни. В глубине комнаты буфет, на нем — сверкающий никелем пивной агрегат, бутылки, стаканы, рюмки.
Мешковский с интересом осмотрел помещение. Затем повернулся к продолжавшему ворчать хозяину.
— Охотничий? Отличный у вас ресторанчик…
Владелец ресторана оказался невысоким лысым толстяком с лоснящимся от жира багровым лицом. Казалось, что его физиономия могла в любую минуту лопнуть. Комплимент Мешковского и то, что офицеры никак не реагировали на его жалобы, заставили его широко улыбнуться:
— Да, охотничий! Вы что же, никогда не были в Хелме?
— Никогда.
— Это видно. Иначе вы бы слышали о моем ресторанчике. Богушевский! — представился он.
Мешковский бросил через плечо Брыле:
— Ну, коллега, приглашаю отужинать. Пан Богушевский угощает нас ромштексом из косули.
— Да что вы! Во-первых, кухня уже не работает, а во-вторых, где сейчас достанешь дичь?! Не те времена…
— А накормить нас вам все-таки придется. Мы умираем с голоду!
— Если только что-нибудь из холодных блюд…
— Давайте, ну и к этому что-нибудь для согрева. А то я весь дрожу.
Толстяк исчез. Офицеры сбросили плащ-накидки и уселись поудобнее на деревянных лавках. Им хотелось спать, они ощущали страшную усталость, но прежде надо было утолить голод. Мешковский потянул носом и заявил:
— Э-э-э… он что-то стряпает. Чувствую запах жареного.
Сидели молча, пока не появился хозяин ресторанчика. Он нес на подносе тарелки с яичницей, хлеб, сыр, масло. Поставил все на стол и с довольным видом сообщил:
— Кушайте. Сейчас принесу еще колбасы и что-нибудь для согрева.
— Вижу, что вы решили накормить нас основательно, — похвалил Мешковский.
Пан Богушевский напыжился и горделиво выпятил грудь.
— Разве я не знаю, что такое молодость и армейская служба? Сам служил когда-то в третьем полку тяжелой артиллерии. И воевал. Поэтому знаю, что солдат всегда голодный. Извините, только сбегаю за водкой.
Его круглая фигура прокатилась по залу и остановилась возле буфета. Он долго там чем-то орудовал. Брыла кивком головы показал в его сторону и прошептал:
— Забавный тип, верно?
— Добрейший человек. Он же мог оставить нас несолоно хлебавши, — подтвердил Мешковский.
Вернувшись, толстяк поставил на стол тарелку с крупно нарезанным зельцем, довольно большую бутылку и три рюмки.
— Разрешите выпить с вами. Сочту это за честь для себя. Вы — офицеры, а я всего лишь подофицер.
— Неважно! Кто сегодня обращает на это внимание? — улыбнулся Мешковский.
— О нет! Дисциплина прежде всего! И уважение к офицерскому составу… — распалялся толстяк. — Я сам человек военный. Впрочем, не знаю, как теперь, я ведь служил в другой армии…
— В какой?
— В нашей, в старой! — Лицо его приняло мечтательное выражение, затем вдруг помрачнело. — Да, кто бы мог подумать… И все-таки давайте выпьем за наши успехи.
Он пил с особым шиком. Поставил рюмку на ладонь и резким, решительным движением поднес руку ко рту, а голову запрокинул назад. Потом вытер рот, поморщился и, словно подброшенный невидимой пружиной, выскочил из-за стола.
— Пиво! Я забыл про пиво! — крикнул он и на своих коротких ножках побежал к буфету.
Мешковский проводил его взглядом и пробормотал:
— Похоже, что сейчас начнется разговор о политике…
Через минуту кружки с пивом стояли уже перед офицерами. Толстяк налил еще по рюмке водки и продолжил:
— Так вот, я прошел всю кампанию двадцатого года.[1] С «дедом»[2]… И разве мог когда-нибудь предположить…
— Что? — Мешковский сделал вид, что не понимает.
— Как это что? Неужели вы не знаете? И все потому, что мы потеряли «деда»…
Он горестно умолк, испытующе глядя на офицеров. Видимо, его насторожили их молчание и равнодушные лица. Следующий вопрос носил уже изучающий характер:
— А какое военное училище вы окончили?
Не успел Брыла поднять голову над тарелкой, как услышал небрежный ответ Мешковского:
— Во Владимире-Волынском,