Шестая батарея

— Ничего подобного. Вам ведь известно мое отношение к Мешковскому. Для нас каждый офицер одинаково ценен! Каждый честный офицер, — подчеркивает он.

Чарковский присвистнул:

— Мешковский! Да он же ваш с потрохами!

Хорунжий на этот раз взглянул на него без тени доброжелательности:

— Что значит «ваш»?

«Проклятое веко! Дергается все сильнее. Куда клонит Брыла? Что он хочет выудить у меня? Может, все знает? А если да?..»

Чарковский неожиданно находит выход из положения и, снизив голос до шепота, говорит:

— Послушайте, коллега, хватит ходить вокруг да около. Давайте-ка брать быка за рога. Вы хотите знать, чего можно ждать от меня? Я вам откровенно скажу об этом… Разумеется, если вы захотите выслушать меня…

— Говорите…

— Я не политик — не такой, как вы, и даже не такой, как Мешковский. Я не умею излагать свои взгляды, но могу вас заверить, что не дам втянуть себя ни в одно дело, направленное против вас, против народной власти… В этом можете быть абсолютно уверены. Вы мне верите? — И, глядя с вызовом прямо в глаза Брыле, повторил: — Верите? Вот вам моя рука…

Брыла колеблется. Потом пожимает руку Чарковского. Делает это с большим усилием. Оставшись один, брезгливо думает: «Слюнтяй! А строит из себя героя. Разве можно ему верить?»

XI

Неожиданно Добжицкий получил приказ явиться в условленное время на одну из конспиративных квартир для встречи с условно назначенным НСЗ начальником училища. Это известие не доставило ему большой радости — ведь он сам рассчитывал занять это место, а теперь эти планы оказались несбыточными.

Направляясь на встречу с начальством, от которого могла зависеть его дальнейшая судьба, знал только его кличку и звание: майор Смельчак. Он терялся в догадках, кто этот человек. Похоже, что действует в училище давно.

Видимо, сорванные в шестой батарее стенгазета и плакат — дело рук его людей. Но и Добжицкий не бездействовал. Наделавшее столько шума дезертирство — его работа, хорошо продуманная и четко выполненная. Несмотря на это, он понимал, что обстановка в батарее складывается не в их пользу. Влияние Брылы постоянно росло — курсанты втянулись в политическую деятельность, в спорах и дискуссиях одерживали верх над группой Добжицкого. А сам он находился в глубоком подполье. Внешне должен был изображать из себя человека, далекого от политики, занятого исключительно учебой и исполнением своих обязанностей.

В последнее время самые надежные из его людей, такие, как Роттер и Целиньский, видимо, допустили где-то промахи, поскольку восстановили против себя большинство курсантов батареи. Оказалось, что людей, настроенных против власти, совсем немного!

А Брыла действовал все энергичнее.

«Влетит мне от начальника… Мы уже не владеем инициативой в батарее, нас заставили занять оборону…» — думал Добжицкий, направляясь на встречу.

Неожиданно у него мелькнула догадка: ну конечно, майор Смельчак — не кто иной, как командир пятой батареи! Как же он раньше не мог сообразить! Тот ведь в звании майора, кадровый офицер… Все сходится.

В комнате, куда его провела хозяйка квартиры — крашеная блондинка, — его ожидал сюрприз. На диване сидел человек, которого он хорошо знал, но не рассчитывал увидеть здесь. «Что он тут делает?» — подумал Добжицкий.

Тот, не поднимаясь с места, назвал пароль. Добжицкий был настолько ошарашен, что забыл сказать отзыв.

— Вижу, вы удивлены, — засмеялся Смельчак. — Такие вот в жизни бывают парадоксы, не правда ли?

Добжицкий уже взял себя в руки. Щелкнул каблуками и представился:

— Подпоручник Бритва…

— Очень приятно. Майор Смельчак. Давайте-ка сразу приступим к делу. Докладывать об обстановке в батарее нет необходимости. Мне она хорошо известна.

Оба улыбнулись, а майор продолжал:

— Вас следует похвалить за соблюдение конспирации. Хотя я внимательно наблюдал за вами, у меня не возникло никаких подозрений. Однако ближе к делу. Как вы оцениваете обстановку в батарее?

Добжицкий коротко изложил свои соображения. Майор внимательно слушал, а когда тот закончил, подытожил:

— Да, были допущены серьезные ошибки. Во времена замечательного Слотницкого надо было ориентироваться не на организацию массового сопротивления в батарее, а, наоборот, на сколачивание ядра сторонников. Этого сделано не было, поэтому Брыла оказался в лучшем положении. К тому же следует признать, что он умелый организатор.

— Тем он опаснее, — добавил курсант.

— Несомненно. Скажите, какие шаги по противодействию ему вы намереваетесь предпринять?

Добжицкий задумался. Потом неуверенно заявил, что не видит возможности для проведения каких-либо конкретных действий. На лице майора появилась ироническая ухмылка. Когда курсант закончил, Смельчак мрачно рассмеялся:

— Да, хороши же наши «успехи»! Еще совсем недавно, всего несколько недель назад, батарея была нашим бастионом в училище. Ее хотели расформировать как безнадежно потерянную для коммунистов. А вы мне сейчас говорите: «Ничего невозможно предпринять». А ведь делать что-то надо. Мы не собираемся сдаваться. Ясно?

— Я пытался. Листовки…