Шестая батарея

Когда фронт переместился на запад, Зигмунт вернулся в Люблин, раздобыл новые документы и собирался было перейти линию фронта, как вдруг получил приказ устроиться в училище.

Это поручение он выполнил без особого энтузиазма. Военная дисциплина, необходимость унижаться, как какому-то сопляку, подчиняться ненавистным командирам, наконец, сотрудничать с красными — все это усиливало в нем озлобленность. Он чувствовал, что облегчение ему может принести только пролитая кровь. Когда ему бывало особенно трудно, он горел желанием убивать. Однако эти чувства тщательно скрывал. Ведя трудную борьбу с самим собой, он вживался в новую роль.

Назначение на должность заместителя командира взвода Добжицкий воспринял болезненно, посчитав это личным оскорблением. Выслушивая указания работавшего в училище советского преподавателя, он с ненавистью думал: почему он, националист и офицер подполья, должен стоять навытяжку перед большевиком, подчиняться его решениям, выполнять его указания? Еще сильнее обострилось чувство ненависти. Но он решил взять себя в руки, проявить выдержку, дождаться того времени, когда сполна рассчитается со всеми. Ни о чем не догадывающиеся ребята, относящиеся к нему как к ровеснику, узнают, кто он на самом деле и на что способен. Вот уж будут ошарашены!

С той минуты Зигмунта преследовала только одна мысль: нужно сделать так, чтобы в решающий момент повести за собой молодежь училища. Нужно добиться этого любой ценой. Но прежде всего надо начать с оргработы в условиях глубокой конспирации. Добжицкий глядел на веселые лица курсантов, и его охватывало чувство пренебрежения и презрения к ним. Он считал их безголовыми тупицами, лишенными национальной гордости. Среди них было не много таких, на кого можно положиться. Некоторых он знал еще по службе в запасном полку. Они признались ему, что принадлежат к антикоммунистическому подполью. Вот их-то и нужно было привлечь в первую очередь. Осторожно, тщательно обдумывая каждый свой шаг и каждое слово, Добжицкий готовился действовать…

VII

Пролетели первые дни пребывания в училище. Батарея уже не являла собой сборища посторонних, случайно встретившихся людей. Жизнь бок о бок, учеба, интересы и прежде всего совместная работа сближали курсантов и способствовали их сплочению, установлению искренней и крепкой дружбы между ними. Взводы становились своего рода семьями в небольшом коллективе — батарее.

Артиллеристы открывали друг у друга достоинства и недостатки, веселый нрав и способности. Вся батарея гордилась тем, что в ней служит талантливый художник-график Кшивка, смеялась над вечно голодным любителем добавки Вирчиньским, переживала по поводу амурных похождений постоянно влюбленного Вихшиньского, особенно тогда, когда из-за распорядка дня срывались его встречи с той или иной девушкой. Во взводах царила атмосфера взаимного доверия и товарищеской солидарности.

Такие настроения благоприятствовали работе Добжицкого. Имевшиеся в каждом взводе преданные ему люди приступили к тщательно продуманной агитации. Добжицкий понимал необходимость скрывать свое истинное лицо и обращал на это внимание своих людей. Их деятельность не бросалась в глаза, хотя именно они были инициаторами различных дискуссий на политические темы, стараясь придать им такую направленность, чтобы вызвать разброд и шатания среди курсантов.

В батарее не было ребят, которые во время гитлеровской оккупации были связаны с ППР или Армией Людовой. Тем не менее значительное большинство их вступили в армию в искреннем порыве, увидев в Люблинском правительстве законную власть, и с первой же минуты заявили о своей поддержке демократического строя.

Но все же работа Добжицкого приносила свои плоды, поскольку в батарее почти не было политически зрелых людей, сознательных и закаленных, способных противостоять испытанным приемам, применявшимся Добжицким и его приспешниками. Не прошедшие школу политической борьбы курсанты не чувствовали опасности, не замечали вражеской работы. Дискуссии, умело направляемые людьми Добжицкого, казались им проявлением демократии, основанной на свободе слова.

Отношения сложились бы иначе, если бы командиром батареи был человек, который по политическому опыту и идейным качествам смог бы противопоставить себя группе Добжицкого. За передовым командиром, за идейным и умным воспитателем пошло бы большинство ребят. Но такого воспитателя не было, хотя эта роль отводилась Слотницкому.

* * *

Подпоручник Слотницкий ни дома, ни в школе не приобрел никакого политического багажа. Годы войны научили ею избегать опасности, не лезть на рожон, И он спокойно пережил гитлеровскую оккупацию. В армию пошел добровольцем. После освобождения части страны от фашистов тоже поддался охватившему молодежь энтузиазму. Добровольно поступил на офицерские курсы по подготовке замполитов. На этот раз он действовал уже из корыстных побуждений, полагая, что таким путем будет легче сделать карьеру, которая была его заветной мечтой.