Шестая книга судьбы

Не ожидая приглашения, Кох, который еще недавно был бы среди присутствующих старшим по званию, бодро зашагал по коридору. Он знал, что в такое тяжелое время не станут бросаться верными людьми и что его дубовые листья уже завтра займут свое место на черном воротнике.

Неожиданно перед самым его носом со скрежетом распахнулась железная дверь. С разбегу он чуть было не ударился в нее лбом. Оказавшийся тут же второй охранник подхватил из рук оторопевшего Коха чемодан и легонько подтолкнул его в камеру.

— Давай-давай, — подбодрил Кристиан. — тебе сюда.

— Генрих… а самолет?

— Туда, куда тебе нужно, самолеты не летают. — С этими словами Кристиан достал из кобуры пистолет и уже с силой толкнул обмякшее тело толстяка в дверной проем. — Знаешь, что это за место? — спросил он. — Тут застрелили Рема, которого я когда-то уважал, а потом перестал уважать. И все равно — ты ему не чета.

Кристиан еще раз подтолкнул своего бывшего шефа и осмотрелся. «Заложит уши», — подумал он, глядя на каменные стены тесного помещения. Одноглазый комендант и охранники толпились снаружи. Он поднял пистолет.

— Подожди, Генрих! — закрываясь руками, закричал Кох. — У меня много золота и камней… У меня счета в Швейцарии… Через три дня здесь все равно будут американцы и война закончится! Помоги мне выбраться. Я обеспечу тебя на всю оставшуюся жизнь. Через день мы уже будем у нейтралов. У меня окно на границе…

— Ты всегда не любил аристократов, Карл, — сказал Кристиан, опуская пистолет. — И знаешь, правильно делал.

— П-п-почему?

— Потому что меня прислал принц Вальдек. Как его там полностью? Погоди, сейчас вспомню… Ага, Иосиас Георг Вильгельм Адольф фон Вальдек-Пирмонт. Вроде ничего не напутал. Да-а-а, есть за что их недолюбливать. Вот хотя бы за такие напыщенные имена. Так вот, если бы не он, ты бы снова выкрутился.

— П-п-почему?

— Да потому, что это он послал меня

Он снова поднял пистолет. Кох опять замахал руками.

— Н-н-но ты же простой п-парень, Генрих! И я простой парень. Неужели мы не сможем д-д-договориться?

«Какое ухо зажать? — думал Кристиан. — Опять потом будет раскалываться голова».

Он выстрелил и мысленно произнес: «один». Кох схватился руками за живот, отскочил к стене, сел на прикрытый крышкой унитаз и, завыв, повалился на пол. Затем он попытался встать, но штурмбаннфюрер навел на закрывающегося окровавленной ладонью человека «парабеллум» и стал стрелять в живот, в бока и в спину извивающегося возле унитаза грузного тела. «Два, три, четыре…» Досчитав до семи, он остановился. Тело на полу затихло.

— Переверните на спину! — крикнул совершенно оглушенный Кристиан охране. «Нет, расстреливать в тюремной камере, не заткнув предварительно уши ватой, препоганейшее дело», — подумал он.

Тело оттащили от стены и перевернули. Карл Кох еще хрипел. Его китель задрался вместе с рубахой, и было видно, как окровавленный, покрытый густыми черными волосами живот мелко пульсирует в агонии, выталкивая из пулевых отверстий дозированные порции черной крови. Восьмая — последняя — пуля пробила Коху лобную кость, и он затих.

— Фотографа!

В камеру протиснулся перепуганный щуплого вида шарфюрер в старомодном пенсне и с большим фотоаппаратом в руках. Он стал бормотать что-то насчет неработающей вспышки.

— Тогда тащите его во двор, — скомандовал Кристиан, застегивая кобуру. — Когда будут готовы снимки? Как, нет реактивов?! Хорошо, я заеду вечером к пяти.

Из тюрьмы Генрих Кристиан направился в гестапо, потребовал там для себя комнату с диваном или хотя бы большим креслом и проспал несколько часов. Вечером он снова заехал в тюрьму и забрал фотоснимки. Фотограф с перепугу напечатал целую пачку, отсняв покойника во всех возможных ракурсах и масштабах.

— Закопайте его так, чтобы ни одна собака не нашла, — сказал напоследок Кристиан одноглазому.

Засовывая фотографии в распухший от скомканного плаща портфель, он неожиданно наткнулся на маленькую записную книжку. Это был блокнот сына. Петер забыл его в квартире отца в день их последней встречи. Собираясь в дорогу, Генрих Кристиан взял блокнот с собой. Для чего? Этого он не знал.

Он полистал книжечку и увидел адрес Готфрида Вангера, отца Эрны. Того самого, кому она так и не смогла дозвониться из Берлина.

— Брудерштрассе, 14, — скомандовал он шоферу, усаживаясь на заднее сиденье. — Потом можешь быть свободен.

«Второе доброе дело за день. Не слишком ли много для такого мерзавца, как я»? — думал он, поднимаясь на третий этаж дома с выбитыми стеклами. Он хотел только сообщить, что Эрна Вангер жива. По крайней мере, она была жива седьмого апреля.

У квартиры номер шесть стояла молодая женщина. Вероятно, она только что вышла и теперь запирала ключом дверь.

— Господин Вангер здесь проживает? — спросил Кристиан женщину.

— Профессор Вангер умер еще в феврале, — ответила та, несколько растерявшись при виде мрачного эсэсовца.

— А вы кто?

— Я?.. Соседка. А здесь теперь никто не живет…

Кристиан отвернулся и, поскрипывая сапогами, стал спускаться вниз.

«Да, два добрых дела за день — это не для меня».

Ему предстоял обратный путь в Берлин.

* * *