Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

— Это безобразие так оставлять нельзя! — жестко объявил Винокуров. — Ты сам-то как считаешь?

Вот она, настоящая проверка моих дипломатических способностей, момент истины, так сказать!

— Алексей Михайлович, — пытаясь выглядеть достойно, произнес я, — вы же знаете, Кимычу начхать на любой рапорт, а вот у Ивана настоящие неприятности могут быть. Ивана… его могут, могут…

Тут Винокуров впервые заинтересованно посмотрел на меня, и я понял, что это шанс и выстрел должен быть без осечки! Эх, врать так уж врать!

— его из ИНСТИТУТА ВЫГОНЯТ!!!

— Из института??? — удивился Винокуров. — А я и не знал, что он учится!

Я смотрел на него и видел, что он лихорадочно думает.

— Нет, ну если так, тогда ладно! Это меняет дело!

Он заметно повеселел, даже жестом пригласил меня сесть.

— Ты бы его научил хорошим манерам, приятеля своего, а то сам студент, а гонору как у профессора!

Я понял, что мне удалось почти невозможное.

А когда я выходил, Винокуров поднялся со стула и, подойдя ко мне, сказал напоследок:

— Да, профессору своему передай, что снимок, как он велел, я сделал!

И добавил, усмехнувшись, как мне показалось, немного смущенно:

— Пневмония там очаговая, слева!

Как только я вышел из лифта, то сразу почувствовал запах яичницы, значит, кулинар Кимыч не изменил своей традиции. И точно, он в «харчевне», сидит с Волоховым. Они завтракают, переговариваются, самовар свистит, сковорода шипит, просто какая-то дачная идиллия.

Ваня, пока я в нейрохирургию носился, уже успел смену и в блоке, и в «шоке» сдать. Это и неудивительно, без больных кто ж привязываться станет?

— Ну что, студент, — весело сказал я ему, — давай быстренько перекурим, а там и отчитаемся!

Утренние конференции — или, как их называли, пятиминутки — в реанимации проходили в два этапа. Сначала отчитывались сестры, затем их возили мордой об стол, потом сестры уходили, и тогда отчитывались врачи. Сестер на врачебную пятиминутку не оставляли из соображений субординации.

Когда я следом за Иваном вошел в ординаторскую, оба дивана и все стулья уже были заняты, поэтому мы остались стоять. Наступал последний и очень важный этап. Если Суходольской уже успели настучать о наших безобразиях, все об этом узнают прямо сейчас.

Лидия Васильевна вошла, коротко кивнула, села за стол и скомандовала:

— Начали!

Пока отчитывался первый блок, по ее лицу я пытался определить, знает она или нет. Успели ей доложить или пронесло? На всякий случай я взял с Ленки и Маринки страшную клятву не рассказывать, по крайней мере, две недели никому о том, что случилось на дежурстве. Просто Лидия Васильевна должна была на днях уйти в отпуск, а Надьку я никогда особо не боялся. Хотя в этих предосторожностях не было никакого смысла.

Дело в том, что наша Суходольская наутро обычно знала все, даже не переступая порога отделения. Информаторов у нее хватало.

Сейчас она сидела с обычным выражением лица, серьезным, немного ироничным, и смотрела на стол перед собой, как всегда чуть наклонив голову. Вот попробуй тут понять, что она думает.

Щеглова тем временем продолжала докладывать:

— Температура, давление, пульс, внутривенно, диурез…

Наступил наш черед. Я весело отбарабанил:

— Во втором блоке движения больных не было! Произведена влажная уборка с кварцеванием помещения! — и пихнул Ваню, который был еще более краток:

— По «шоку» никто не поступал!

Суходольская внимательно разглядывала нас. Неужели знает? Вот черт!

— Да… Хороши, нечего сказать! — произнесла она, выдержав паузу. — Надеюсь, что вам не всегда будет так вольготно, корифеи!

— Я тоже на это надеюсь, Лидия Васильевна! — абсолютно искренне ответил я.

— Ну что, Иван, по коням!

Мы стояли на ступеньках у центрального входа больницы. Утро было — лучше не придумать. Тепло, деревья уже вовсю шелестели новыми листочками.

«Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый», — вспомнился мне вдруг «Один день Ивана Денисовича».

Эх, хорошо бы по такой погоде прошвырнуться. Жаль, завтра опять дежурить, поэтому уж не до прогулок, нам еще предстоял неблизкий путь домой.

Ваня двинулся было вслед за мной, но вдруг запнулся на последней ступеньке и растерянно оглянулся.

— Ты что, Вань? — спросил я своего друга.

— Эх! Только сейчас вспомнил! — в некотором замешательстве произнес Ваня. — А спиртик-то мы с тобой забыли слить, Алексей! А там грамм триста!

— Никто не забыт, ничто не забыто! — Я с воодушевлением похлопал по сумке. — Несу домой от греха подальше!

И, предвосхищая Ванин вопрос, строго добавил:

— Сегодня, чур, все мое! Ты свое вчера вылакал. Благородный Иван возражать не стал.

— Вань, у тебя рублишко есть? — спросил я его, заметив редкое явление — такси, стоящее около автобусной остановки.

Ваня порылся в карманах, обнаружив копеек тридцать. У меня было не больше. Такси до метро стоило рубль.

— Ничего, на следующей неделе у нас праздник! — торжественно объявил я. — Погуляем!

— Какой праздник? — удивленно поднял брови Ваня. — Почему не знаю?

— Аванс, салага!!! — хлопнув его по плечу, расхохотался я. — О таком забывать нельзя!

Ваня тоже засмеялся, и мы поплелись на автобус.