Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

На остатках знаний и способностей, безо всяких усилий, я вдруг оказался круглым отличником. Меня без устали хвалили и ставили в пример, а учителя литературы и природоведения, те просто заходились от восторга и называли гением. Я даже умудрился занять первое место в конкурсе школьного рисунка, разоблачающего хунту генерала Пиночета, абсолютно не умея рисовать. В минуты своего триумфа я живо представлял лицо моей первой учительницы. Хотя, скорее всего, она заявила бы, что на фоне уголовников даже идиот какое-то время может прикидываться прилежным учеником. Тем временем пацаны из класса стали мне лучшими друзьями, и я начал пропадать с ними на улице до темноты. Мы ходили в кино, совершали набеги на аттракционы Измайловского парка, играли в индейцев в сквере за трибунами стадиона «Крылья Советов».

Неизвестно, что поджидало бы меня в недалеком будущем, но не успели начаться летние каникулы, как в одну из ночей перекрытия ветхого здания не выдержали, и четвертый этаж рухнул на третий. Школу закрыли и после ремонта отдали под медучилище, а всех учеников распределили по нескольким школам района. Наш класс и еще пяток других определили в ту, что стояла в двух кварталах от старой.

И вот когда мы пришли на территорию тех, кто всегда были главными, заклятыми нашими врагами, начались такие драки, что все виденные ранее побоища стали мне казаться невинным ребячеством.

Первого сентября мне расквасили нос, третьего разбили губу и расшатали зуб, а четвертого подбили глаз, да так, что пришлось идти к окулисту в поликлинику. Неделю я видел все в зеленом цвете, что немного меня забавляло.

В этой школе я не числился отличником, справедливо полагая, что мне уже нечего и некому доказывать, и на уроки тратил максимум полчаса в неделю. Но чтоб как-то разнообразить досуг, а то все сплошное курение да мордобой, я записался в школьный отряд «Красные следопыты», таскал в портфеле стопку анкет и опрашивал ветеранов. Удивляло, что ветераны рассказывали не о подвигах, а о всякой ерунде. Один поведал, как у них в блиндаже чуть все не угорели от плохой печки, другой — как на оставленном немцами аэродроме он раздобыл отличную канистру, которая ему служит до сих пор, а следующий — как во время отпуска по ранению он ночью принял грозу за артобстрел и никак не мог найти окопа в комнате. Заодно я выяснил, что мой дед Никита воевал аж в Первую мировую, но ничего героического, кроме добротной шинели, тоже вспомнить не смог. Еще я поступил в Дом юного техника обучаться мастерству токаря, что идеально гармонировало с окружающим миром. На повышенных оборотах токарный станок начинал завывать так же, как стоящий вдоль проспекта огромный завод «Салют», где выпускали авиационные двигатели, которые почему-то испытывали по ночам, отчего земля гудела, а кровать моя тряслась.

Не успел я попривыкнуть к новым обстоятельствам, как нашу новенькую кооперативную квартиру, которая мне так нравилась, пришлось срочно менять по причине развода родителей. Собственно, развелись они еще на этапе переезда, а все это время подбирали варианты.

Нам с мамой досталась однокомнатная квартира недалеко от метро «Коломенская». Какое-то время я продолжал упрямо ездить в старую школу, но три часа дороги в оба конца через полгода меня сломили.

То место, куда мы переехали, называлось Нагатино и являлось наглядным примером смычки города и деревни. Бревенчатые избы начинались прямо от метро, печки в избах топили дровами, воду таскали ведрами. Зимой, пока я ехал на автобусе, развлекал себя подсчетом, из скольких труб идет сизый дым. По улицам разъезжали трактора, на лугах паслись коровьи стада, а на бескрайних полях совхоза «Огородный гигант» копались женщины в ватниках. Весной они сажали капусту, а осенью собирали урожай. Капуста эта называлась «Коломенкой» и считалась почему-то знаменитой, во всяком случае кочаны, росшие вдоль дорог, массово воровали с полей жители близлежащих многоэтажек.

Село Коломенское, давшее название станции метро и капусте, было известно тем, что тут случился Медный бунт и что Петр Первый провел здесь детские годы. Осенью и весной лучше было сюда не соваться. И не только потому, что можно было огрести от местных, а просто что осенью, что весной грязь на улицах была такая, какой не было даже на нашей даче в Щербинке, и можно было запросто увязнуть по колено. В Коломенское нужно было ходить летом и зимой. В выходные народу было полно, зимой все катались на лыжах и на санках, попадались даже нарядные и гордые горнолыжники, а летом граждане загорали, купались и рассекали на моторных лодках. Но в будни тут было пустынно. Местные сидели по избам и на улицу выходили неохотно. Пройдет мужик с граблями, а через час баба с корзиной — вот и весь народ. Зато свадьбы тут играли, нигде я такого не видел! Народ кучей высыпал на улицу, кто со стаканом, кто с тарелкой, — и давай частушки голосить да под баян отплясывать.