Шестая повесть И.П. Белкина, или Роковая любовь российского сочинителя

– Ванька! – восторженным голосом заговорил Мещерский. – Тут, видишь, такая случилась история… Ты только не думай, что я негодяй! Что я совратитель невинности! Боже! Да кто бы на месте моем устоял? Представь себе: еду – не перебивай! – и лошадь одна захромала. Что делать? Заехал к смотрителю. Старый болван! «Сейчас поменять не могу, – говорит. – Вон там, – говорит, – генерал дожидаются». Ну, я его, дурня, схватил за грудки, тряхнул, миль пардон, как подохшую кошку, и тут отворяется дверь… Боже мой! Богиня! Русалка! И ангел к тому же! Глаза! Ванька, ты таких глаз не видал! А косы! А формы! Я сразу подумал: «Прекрасные формы: и пышно, и тонко!» А шея! У лебедя, Ванька, такой не бывает. И это лукавство в глазенках, лукавство! Я сразу заметил, что девочка с перцем. Конечно, обмяк. Выпил чаю, потом приказал подать рому, хлебнул. Смотрю на нее – не могу оторваться! Влюблен, Ваня, страстно, мучительно даже. Она все заметила – экий бесенок! И смотрит, как будто ласкает глазенками. Тут старый дурак этот входит, папаша. «Пожалуйте, сударь, лошадка готова». Что делать-то было? Я – шмяк! И свалился. Упал как бы в обморок, руки раскинул. Они надо мной: «Ах, ах, ах! Умирает!» Позвали прислужницу, перетащили меня на постель. Я глаз приоткрыл и беру ее за руку: «Не уходите. Побудьте со мною, пока не помру». Она покраснела вся, слезы блеснули. «Не бойтесь, – бормочет, – я вас не оставлю». А искры-то, Ванька! По телу, как мыши! Держу ее ручку, а сам весь пылаю! Послали за лекарем. Немец, хитрюга. Родную мамашу продаст за копейку. Ну, я говорю по-немецки: мол, сударь, прошу подтвердить, что мне нужно лежать, поскольку я в самой сильнейшей горячке. И тут же сую ему десять рублей. Зажал в кулаке, поклонился, мерзавец. «Я вижу, что вы в самой сильной горячке. Извольте лежать и меняйте примочки, а то, – говорит, – воспаление ваше ударит, не дай бог, вам сразу же в голову». Ударило, Ванька! По всем моим органам! И в голову тоже, конечно! Лежу. Она сидит рядом: то морсу подаст, то клюквы какой-то. Жрать, Ваня, охота! Однако терплю. Опять этот лекарь: «Ну, как? Вам получше?» Хриплю ему, бестии, что, мол, пожрать бы, а то в самом деле возьму да помру. Плечами пожал, говорит ей: «Послюшай, мамзель, прикашите бульону, и можно какой-нибудь шиденькой кашки». «Ну, – думаю, – сволочь! Поправлюсь – убью!»

Мещерский перевел дыхание. Иван Петрович слушал внимательно.

– И где же теперь эта юная барышня? – спросил он негромко.

Мещерский потемнел.

– Да где, Ваня? Здесь! Я квартиру ей снял. А что теперь делать, ей-богу, не знаю!

Иван Петрович так и подскочил.

– Ты что, к ней посватался?

– Кто? Я посватался? Меня бы мамаша в чулан заперла, сидел бы я там до второго пришествия!

– Так как же… позволь… Что-то я не пойму…

– Да нечего и понимать, очень просто! Увез я ее, вот и все!

– Как увез?!

– Ну, как… В воскресение утром я встал, нашел ее в горнице. Старый дурак менял лошадей, его не было в доме. Ну, я на колени, конечно! Стою. Она испугалась: «Ах, встаньте! Не надо!» – «Нет, я, – говорю, – помираю без вас! Не встану ни в жизни! Позвольте признаться!» Она побелела вся, просто как снег. Потом покраснела, как вишня, и шепчет: «Да, да, говорите…» И смотрит мне в рот. Сама, видать, до смерти как полюбила! Ну, я объяснил ей, что нужно бежать. Что раз друг без дружки мы больше не можем, то нам один выход: в карету и в путь! Сюда, мол, в столицу, а здесь уж венчаться!

– И что же она?

– Согласилась. Сперва, конечно, поплакала, посомневалась. Потом говорит: «Что за жизнь мне без вас? Ведь вы же меня не обманете, верно?» Я ручки целую: «Мне вас? Обмануть? Вы ангел, мне посланный Богом! Вы ангел!» Она (ведь я сразу тебе объяснил, что с перцем девчонка!) серьезно мне так говорит: «Но ведь здесь папаша один мой останется. Как же? Ведь я без папаши совсем не могу». Пришлось обещать, что возьмем и папашу. «Сперва, – говорю, – обустроимся там, наймем новый дом, а потом и папашу…» Короче: приехали мы. Но Иван! Ведь я тебе должен признаться: в дороге попали мы в Тверь. Там гостиница. Ваня! Отнюдь никогда не хочу экономить! А тут эта девочка! Снял бельэтаж! Ну, что ты мне скажешь? Была не была! Эх, выдалась ночка! Наутро проснулись, она говорит: «Теперь я жена вам? Жена? Ну, скажите!» – «Конечно, жена», – отвечаю. А сам весь похолодел: вот ведь как обернулось!

– Так ты на ней женишься?

– Как я женюсь? А жить на какие шиши?

– Что же делать?

– Ты «Бедную Лизу» читал?

– Да, читал. При чем здесь она?

– Как при чем? Я боюсь. Сказать ей как есть просто духу не хватит.

– А духу хватило ее совратить? – спросил наш герой удрученно и тихо.

Мещерский понурился.

– Вот говорят, что мы совращаем, а это неправда! Они совращают нас, Ванька, они! Проклятые женщины, ангелы с крыльями! Могла бы ведь мне отказать, посуди! Сказала бы, мол, без венца не отдамся. Я разве насильник? Я б, Ванька, не стал! А так ведь сама же разделась, разулась!

– Какой ты мерзавец, как я погляжу…

Мещерский вздохнул.