Усталость. Каждый рабочий день я возвращался домой на гудящих ногах. Оставалось сил поужинать да растянуться на кровати с новой серией Баффи. Кстати, надо у Лебедева попросить дать почитать… Забавно, что моя жизнь так наполнилась событиями, что времени на всякую фигню, типа книгосериалов, не осталось.
Посмотрел на Алтынай. Она прислонилась к моему плечу и задремала.
Работа в туннелях не для хрупкой девочки в платьице белом. Сколько-то дней продержится, неделю, а потом что? Неужели, она хочет ходить по туннелям, чтоб быть со мной?
Я слегка толкнул её:
— Тебе нужно уволиться.
— Почему, — сонно спросила она. — Было хорошо. Я хочу ещё раз посмотреть проход состава. За скобу подержусь вместе с тобой.
— Ага, так я тебе и позволил. Ты мне нравишься в таком виде, как сейчас, а не размазанной на атомы вдоль микротрещин монорельса.
— Сама знаю, что мне делать, не указывай, — устало сказала.
— Завтра же пиши заявление. Ты на ткачиху училась, неужели в нашем Дворе нет работы в этой области?
Алтынай зевнула:
— Не на ткачиху, а модельера одежды. Я передала свои эскизы через Вольку в один Дом Моды. Ты не сердишься, что я с Волькой общаюсь?
Я помедлил:
— Сержусь. Но это твоё дело. Волька хороший.
— Испорченный.
— Чем?
— Своими желаниями. У него их много и они все осуществляются. От этого люди портятся.
— По мне, так Волька хороший друг.
— Испорченность в мелочах происходит. Захотел Волька жить один — живёт. Захотел много денег — имеет. А что с этим делать не знает.
Оба грустили, что больше не сможем ходить вдвоём и целоваться в Г-образных рукавах. Но я понимал, что так правильнее. Не Алтынай должна жертвовать собой, а я.
Служебный поезд остановился. Я и Алтынай влились в очередь людей в переодевалку: на входе стоял милиционер. Проверил мои документы, сверился со списком в своём блокноте:
— Лех Небов, пройдёмте. Вас ждут.
— На каком основании?
— Лех Небов, у меня приказ задерживать всех из списка. А зачем и на каком основании, не моё дело.
Я попрощался с Алтынай:
— Не жди меня, на трамвай опоздаешь. Переодевайся и езжай домой. Не заставляй строгого папу нервничать.
Уходя она тревожно поглядела на милиционера и попросила меня:
— Как будешь дома, отправь телеграмму! Я не лягу спать, пока не получу её.
— Обязательно отправлю.
Моторчик счастья по инерции сделал несколько оборотов и затих, тревожно потрескивая, остывающим корпусом.
Глава 14. Другой свет
1
Фрунзик и пожилой милиционер-писатель, Юра Борос, сидели в кабинете Алибека на тех же местах, что в прошлый раз. Даже рация лежала там же. Из неё вырывались неразборчивые фразы, похожие на заклинания.
Горел верхний свет: лампочка самого унылого жёлтого света из всех возможных гадких оттенков. Свет был настолько удручающий, что у меня чуть не хлынули слёзы от жалости к себе.
Хотелось подставить табуретку, выкрутить лампочку и повеситься на крюке от неё.
Неудивительно, что Алибек такой кислый в конце рабочего дня: целый день сидит в этом жёлтом мареве.
— Встаньте здесь, у стола, гражданин, раздвиньте ноги, — приказал Фрунзик.
Пугало обращение на «Вы», без обычного презрения к моему возрасту.
Оказывается, гораздо спокойнее, когда мент подзывал тебя фразой «Эй, щегол», а не «Гражданин, пройдёмте».
Фрунзик обыскал меня. Заставил вынуть из карманов содержимое и выложить на стол. То же самое сделал с сумкой. Блокнот с моими записями передал пожилому милиционеру. Кассеты просмотрел, вынул обложки, отыскивая незаконное содержимое. Заставил меня открыть крышку плеера и вынуть батарейки. Прощупал поролоновую оболочку наушников.
— Садитесь, гражданин, — указал он на стул напротив стола, а сам отошёл мне за спину.
Мне пришло на ум, что, не смотря на возраст, Фрунзик может быть старшим по званию.
Жаль, что не разбираюсь в ментовских погонах — оказывается, необходимое в жизни умение.
2
Юра Борос кашлянул:
— Гражданин Небов, приносим извинения за задержку. Понимаем, время позднее, поэтому постараемся быть краткими.
Обнадёживающее вступление!
— Будем сидеть до утра?
— В зависимости от того, как быстро вы, гражданин Небов, будете отвечать на вопросы, помогая следствию, — сказал грустно Юра Борос, листая мой блокнот. Видимо, жёлтый свет лампы подействовал и на него.
Обидно, что посторонний читал личные записи. Наброски стихов, и мыслей. Записи об Алтынай и моих чувств к ней. Первые главы моего первого романа. Пожалел, что у меня ровный отчётливый почерк, чистописатель, блин.
— Можно домой телеграмму отправить? — спросил я.
— Зачем? — вскинулся Фрунзик. — Мы быстро управимся.
Пожилой милиционер остановился на одном листе блокнота:
— Чей это адрес? — показал страничку, куда я когда-то записал индекс с порноматины Джессики.
— Не помню.
Фрунзик открыл дверь и вызвал милиционера, который меня сюда доставил:
— Проверь адрес.
Милиционер переписал индекс в свой блокнот и вышел.
Мне было неудобно вертеть шеей туда-сюда, чтоб смотреть то на одного, то на другого мента. Наверное, студенты-милиционеры проходят специальный курс «Бесконтактный способ свернуть шею подозреваемому».
— Меня в чём-то подозревают? — спросил я.