Шестая загадка

– Потому что никто не должен проводить такие операции в одиночку. В лучшем случае ты его убьешь, в худшем – он убьет тебя и девочку, а мы потеряем единственную ниточку в этом деле.

– И ради этого ты вызвал сюда Агарь? Чтобы запугать ее и заставить умолять меня не дергаться?

Шавид был не из тех, кто, прежде чем ответить, считает в уме до десяти, но он сделал такую попытку. Воспользовавшись возникшей паузой, впервые подал голос Ривлин:

– Он прав, Джош. Это работа не для одного человека.

Ривлин достиг того этапа карьеры, когда ему стало совершенно ясно, что до начальника Главного полицейского управления ему уже не дослужиться. Ему не хватало льстивости и лицемерия, чтобы преуспеть в мире, в котором всем заправляют пиарщики и друзья министров. В определенном смысле это придавало ему авторитет, которого были лишены многие его коллеги. Его руки, лежащие на столе, были покрыты никотиновыми пятнами и напоминали руки старика.

– Да что ты говоришь! – воскликнул я с неожиданной для себя горечью. – Ты только посмотри, чем мы тут занимаемся!

– Мы занимаемся спасением жизней. Это наша работа.

Настала тишина. Каждый пытался переварить услышанное. Первым молчание нарушил Шавид:

– Нравится тебе или нет, но ответственность за все происходящее несу я. Если я ошибусь, мне не поздоровится.

– Если ты ошибешься, твое здоровье будет последней из моих забот.

– Хорошо, не звони мне. Позвони Кравицу. Позвони любому, кому доверяешь.

– Я подумаю.

Его голос стал очень сдержан и тих:

– Джош, если ты попробуешь взять его сам, я тебя уничтожу. Ты знаешь, что на это моей власти хватит.

– Об этом я тоже подумаю.

Я встал, ни на кого не глядя вышел из комнаты и миновал ставшие мне чужими коридоры. В машине я долго сидел, не притрагиваясь к ключам. Через минуту – или года через полтора? – я обнаружил на лобовом стекле штрафную квитанцию. Почему-то она меня рассмешила.

Я направился на север по улице Дизенгоф, которая в последние годы все больше напоминала убогую декорацию к фильму. Затем я свернул на восток и остановился возле фалафельной «Меворах» на улице Ибн-Габироль. Я купил порцию фалафеля и съел его стоя, широко расставив ноги, чтобы калории стекали прямо на грязную мостовую. Я обжираюсь только в четырех случаях: когда грущу, когда радуюсь, когда злюсь и когда спокоен. Доев, я собрался заказать еще полпорции, но в это время у меня зазвонил телефон.

– Я жду у тебя под дверью, – сказала она.

Через двадцать минут Агарь уже сидела на диване в гостиной, обхватив ладонями чашку чая. Я принес из кухни деревянный стул и поставил перед ней. Наше молчание тянулось чуть меньше, чем длилась египетско-израильская война на истощение. Ее черные волосы рассыпались по шее и стали напоминать темные потеки с крышки банки с краской.

– Я считаю минуты.

– Что?

– Позади тебя висят часы. Каждый раз, как проходит минута, я говорю себе: «Ей осталось на минуту меньше». Почему там нет секундной стрелки?

– Не знаю. Я их такими купил.

– Что будет делать полиция?

– То же, что всегда. Перетрясут всех информаторов, пройдутся по всем спискам педофилов. Некоторых арестуют. Допросят тех, кого допрашивали раньше.

– Они найдут ее?

– Они профессионалы. Кравиц и Ривлин – лучшие из лучших.

– Ответь мне.

Она не вскочила, чтобы меня задушить, хотя ей очень этого хотелось.

– Нет.

Теперь и я почувствовал, как минуты термитами вползают мне прямо в душу.

– Как так вышло, что никто ничего не видел? – спросила она.

– Что?

– Ты сказал на совещании, что должны быть свидетели.

– Свидетели есть всегда.

– Но в нашем случае их нет.

Только через несколько секунд до моего сознания дошло, что она права.

– Как ты это объясняешь? – спросил я.

– Что?

– Как он их похитил? Как ему удалось похитить шесть девочек в шести разных местах и никто ничего не заметил?

– Я не знаю.

– Я тоже не знаю. Зато знаю того, кто может ответить на этот вопрос.

20 Четверг, 9 августа 2001, полдень

– Он переодевается женщиной.

Мы сидели в комнате для свиданий тюрьмы «Ха-Шарон» – большом зале с неоновыми лампами под потолком, освещавшими полтора десятка столов из зеленого пластика, расставленных на одинаковом расстоянии друг от друга. В дальнем углу, возле двери, сидел сонный надзиратель и читал спортивный раздел газеты «Едиот Ахронот». По инструкции его присутствие было необходимо для защиты посетителей, правда, непонятно от кого. Шломо Родман был абсолютно безопасен для всех, кроме пятилетних детей. Он и выглядел симпатягой – этакий плюшевый мишка с седыми растрепанными волосами и бархатными глазами, обрамленными длинными ресницами. Он сидел, откинувшись на спинку стула, как двоечник за последней партой. На нем была тюремная роба: коричневые штаны, коричневая рубашка с вышитыми на нагрудном кармане серыми буквами «СИН» (Служба исполнения наказаний) и черные рабочие ботинки.