Я жутко устал. Усталость сдавливала мне ребра и мешала дышать. Но Кравиц не был готов капитулировать.
– Может, это все же Яворский? Он живет в Лоде. Это недалеко отсюда.
– Тебе понадобится найти связь между ним и пропавшими девочками, а это непросто.
– Ты все еще не веришь, что это он?
– Нет.
– Я уже говорил тебе, что ты ужасно выглядишь?
– За последние три минуты ни разу.
К Кравицу подошел парень из криминалистической лаборатории – высокий, небритый, с не по уставу длинными волосами.
– Тут всего одно тело.
– Ты уверен?
– Нет. Специально морочу тебе голову.
– Придется перерыть весь двор.
– Моя смена заканчивается через четыре минуты.
– Это тебе так кажется.
Боль, до того сверлившая мозг, превратилась в грохот отбойного молотка, как будто в глубине моей черепной коробки сидел всеми забытый узник и колотил по прутьям решетки.
– Я пошел.
– Куда?
– Сообщу матери.
– Это наша работа.
– При чем здесь работа? Я должен сделать это сам.
Я развернулся и, ни с кем не простившись, чуть шатающейся походкой двинулся по узкой улочке. За забором одного дома стояли трое соседей, разбуженных яркими огнями и воем сирен, и взволнованно обсуждали происходящее. С другого двора выскочила поджарая ханаанская овчарка и принялась меня обнюхивать. За ней появился золотистый ретривер Аталии.
– Может, пойдешь со мной, Джошуа? – предложил я псу. – Ни тебе, ни мне не захочется рассказывать ей все это в одиночку.
Он заскулил и побежал вперед. Перед домом он остановился и, по-своему, по-собачьи, выражая недоумение, склонил голову набок.
Я понял, что дом пуст, еще до того, как нажал на звонок. Молчание покинутых домов похоже на сонную утреннюю тишину не больше, чем мертвец на спящего. На всякий случай я трижды надавил на звонок и подождал, подперев стену плечом. Для очистки совести обошел вокруг дома и заглянул на задний двор. Никого. Только слежавшийся песок и редкие травинки сорняков, напоминающие волосы онкологического больного после химиотерапии. Вернувшись к машине, я поднял с пола термос с кофе. Жаки давно уехал – скорее всего, торопился вернуть «Тойоту», пока никто не заметил ее исчезновения. Я допил холодный кофе и взял курс на Тель-Авив.
Когда я вошел в квартиру, уже почти рассвело. Агарь, свернувшись в комочек, лежала с открытыми глазами на диване. При виде меня она приподнялась, но, перехватив мой взгляд, замерла. Из ее горла против воли вырвался вой. Она попыталась встать, но ноги ее не слушались – они отказывались выполнять команды, отдаваемые мозгом.
– Ты ее не нашел?
– Нет.
– А где ты был?
– Я нашел второго убийцу. Но это долгая история.
– Второго убийцу?
– Вставай, я отвезу тебя домой.
– Я не хочу оставаться одна.
– Я побуду с тобой.
Я помог ей подняться, и мы пошли к выходу: она впереди, я на шаг позади, поддерживая ее под локоть, чтобы не упала.
– Постой.
Она остановилась.
– Повтори еще раз.
– Что?
Я отвел ее к дивану, попросил дойти до двери и снова последовал за ней.
– Ну конечно! Именно так!
– Что так?
– Когда хотят кого-то защитить, идут не впереди него, а сзади.
Я пошел в спальню. Кассета с пожара все еще находилась в видеомагнитофоне. Я включил запись. Мужчина в черном. Яворский, шагавший перед Яарой, больше меня не интересовал. Я полностью сосредоточился на девочке, следя за каждым ее движением. Вот она идет, вот спотыкается, мужчина подхватывает ее и что-то ей говорит. Она кивает. Экран закрывает женская спина.
Женская спина, черт возьми!
Я остановил картинку и принялся ее рассматривать. Потом вернулся в гостиную. Рухнул на диван и прижал ладони к вискам, но это не помогло привести в порядок сумбурно мечущиеся мысли. Поначалу я чувствовал только одно – беспомощность. Кейдар был прав, это уравнение с одним неизвестным. Спустя несколько минут факты начали складываться в систему. В моем сознании появлялись, исчезали и снова появлялись человеческие силуэты. Я вспоминал обрывки фраз, услышанных в эти дни: они доносились до меня, как спутниковая трансляция, прерывающаяся из-за атмосферных помех. Агарь стояла напротив и молча смотрела на меня, боясь помешать. Лихорадочное возбуждение, охватившее меня, вернуло ей способность управлять своим телом. Левой рукой она с такой силой вцепилась в правое предплечье, что на коже проступили синие пятна, похожие на цветочные лепестки.
– Разожми руку.
– Что?
Она не сразу сообразила, о чем я.
– Она не…
– Который час?
Она посмотрела на свои часы – «Кельвин Кляйн» в серебристом корпусе. Такие продают в самолетах.
– Без четверти семь.
Я встал. Усталость никуда не делась, просто стала другой – так рана, затянувшаяся коркой, перестает причинять боль. На столе лежал мой черный рюкзак. Я достал из него «глок», убедился, что он заряжен, и сунул за пояс.
– Я с тобой.
– Пошли.