Шестьдесят рассказов

Нет. Он доверит охрану гробницы глиняным воинам, но вместе с ними будет похоронен и один настоящий воин, принц, сокровенное счастье, он своими руками приготовит зелье, мягко и безболезненно погружающее в вечный сон, отцовское счастье, прежде чем поднести принцу зелье, он нашепчет ему на ухо бессчетное множество всю жизнь скрываемых тайн, нечеловеческое, безумное счастье, похоронившие принца будут похоронены следом за ним, счастье в квадрате, те, что их похоронят, будут отправлены на войну — войну, которую он, силой своего несравненного военного искусства, сумеет проиграть, печальное, отстраненное, профессиональное счастье, босой и оборванный, будет он бродить по улицам столицы, бичуя себя по обнаженным плечам веткой колючего кустарника, наказание за проигранную войну, тайное, болезненное счастье, взятые вкупе, эти счастья могут сравниться с цветами бессмертия, растущими на волшебном острове Пэнлай как сорные травы, как сорные травы…

ТАИЛАНД

— Да, — сказал старый вояка, — такое не забудешь. Это было во время Корейской войны.

«Господи Исусе, сохрани и помилуй», — беззвучно вздохнул слушатель.

— Это было во время Корейской войны, — повторил старый вояка, — Мы там стояли на тридцать восьмой параллели, наша, значит, дивизия, рядом с Чхорвонской долиной. В пятьдесят втором, вот когда это было.

«О Боже, — сказал про себя слушатель. — Энчилады[90] под зеленым соусом, "Дос Экие"[91] и буррито[92], а лучше — пару.

— У нас был этот батальон таиландцев, приданный нам, — сказал старый сержант. — Отличные ребята, лучше не бывает. Мы еще называли их участок «Таиланд», ну вроде как это вся страна. Они такие, знаешь, мелкие. Мы всю дорогу с ними гудели. Ихнее пойло называется «Меконг», от него аж эмаль на зубах крошится. Там, в Корее, мы только что бензин не глотали, а так — что угодно.

«Энчилады под зеленым соусом и Гильда. Гильда в той раскаленной блузке».

— Так вот, в тот раз, про который я тебе говорю, мы тоже поддавали в «Таиланде», там был этот старший сержант, таиландский, значит, сержант, дружок мой, Сучай, так его звали. Длинный парень и тощий как не знаю что, исключение, как говорится, из правила. Мы с ним были не разлей вода, даже в КО старались подгадать вместе. Ты-то слишком молод, чтобы знать, что такое КО, это краткосрочный отпуск, когда ты садишься на самолет и мотаешь в Токио, окунуться, как говорится, в соблазны большого города.

«Я молод, — думал слушатель, — молод, молод, Господней милостью я молод».

— Так вот, в тот раз, про который я тебе говорю, — сказал старый сардж, — мы стояли на склоне холма, таиландцы, они удерживали этот холм, на котором держалась вся ГЛО — главная линия обороны, не вся, конечно, а ближняя ее часть, здоровая такая горушка, высота сколько-то там не помню сколько, и это был праздничный день, ихний, таиландский, какой-то большой праздник, солнце палит, а в небе ни облачка, ни облачка. Они выставили тридцать семь здоровенных лоханок с кэрри, все разные, в каждой лоханке другой кэрри. Был даже угревый кэрри, вот как.

«Я не могу поверить, что сижу в этой комнате и слушаю, как этот заскорузлый маразматик разглагольствует об угревом кэрри».

— Лукуллов пир, — сказал сержант, — для того, кто любит кэрри, а я любил и люблю. Говяжий кэрри, куриный кэрри, нежнейший таиландский червевый кэрри, а уж рыбные и овощные, так все, какие можно придумать. Повара у таиландцев были первый сорт, даже в нашей сержантской обжираловке, я полтора года был при ней казначеем, так даже там мы вполовину так не ели. Ты слишком зеленый, чтобы знать, что такое счетверенка, это четыре крупнокалиберных пулемета, установленные вместе на полугусеничной машине. У них эти счетверенки были вкопаны в землю по всему склону, и танки тоже, да и что еще делать танку на такой местности, так вот вечером они начали шарашить из счетверенок трассирующими, чтобы вроде как салют, фейерверк, в общем, праздник был на все сто. Еще они дрались на своих деревянных мечах, таиландцы здорово ими машутся, вроде как балет, и весь батальон заправлялся этим ихним «Меконгом» и пивом, а заодно и гости вроде меня и моего кореша Ника Пирелли, он у меня был вроде как свой человек в автороте, потребуется мне машина, хоть какая, мне не надо было объясняться зачем и куда, только сказать Нику, и он сразу вычеркнет ее из графика и пришлет мне, с водителем, садись и езжай…

«У меня тоже есть жизнь, — подумал слушатель, — но она как пылинка, кружащая в столбе света».