Шестьдесят рассказов

«Пока разворачивались все эти события, Фридрих пребывал в своем берлинском замке. Желая развеяться после кельнской катастрофы, он сочинил сонату для флейты, о коей все критики единодушно сошлись, что она прелестна и ничуть не уступает сонатам Георга Филипа Телеманна».

«Это ирония», — понимающе сказала Барбара.

«Да», — нетерпеливо отмахнулся Эдгар, явно готовый взорваться.

«А как же середина?»

«У меня нет середины!» — прогремел Эдгар.

«Что-то же должно случиться между ними, между Ингой и этим, как его, — продолжила Барбара, — Иначе рассказа не будет». Как была ты шлюхой, так и осталась, думал Эдгар, глядя на жену. Только переоделась домашней хозяйкой. А вот дочка просто прелесть, ничем не хуже тех, что рождаются в удачных браках.

Тем временем Барбара начала рассказывать историю, приключившуюся с одной из ее подружек. Эта девушка гуляла с одним мужиком и подзалетела. Этот мужик отправился в Севилью посмотреть, действительно ли ад — город, во многом на нее похожий[9], а девушка осталась в Чикаго, и у нее случился выкидыш. Тогда она полетела следом, чтобы выяснить с ним отношения, и они гуляли по улицам, заходили во всякие старые церкви и все такое. И в первой же церкви, куда они зашли, прямо в алтаре стоял крошечный-крошечный белый гробик, весь устланный цветами.

«Банальщина», — авторитетно возгласил Эдгар.

Барбара задумалась, пытаясь вспомнить еще какую - нибудь историю.

«Я должен получить этот аттестат!» — выкрикнул Эдгар дрожащим от отчаяния голосом.

«Не думаю, чтобы тебе удалось сдать Государственный писательский экзамен с тем, что ты тут написал». Этот вердикт дался Барбаре с большим трудом: пусть даже Эдгар был ее мужем, все равно не хотелось причинять ему излишнюю боль.

Но она должна была сказать правду. «Без середины».

«Я все равно не был бы великим, даже с аттестатом», — сказал Эдгар.

«Твои взгляды получили бы известность. Ты стал бы чем-то».

В этот момент на пороге возник son manque[10]. Son manque имел рост под восемь футов и был одет в серапе, сплетенное из двухсот транзисторных приемников, включенных и настроенных каждый на свою станцию. Просто взглянув на него, вы начинали слышать передачи из Портленда и Ногалеса (мексиканского).

«Травка в этом доме водится?»

Барбара достала траву, хранившуюся в маленьком красно-желтом металлическом цилиндрике, в каких отсылают на проявку пленки фирмы «Истмэн Кодак».

Эдгар думал, как бы половчее обругать этого непомерно огромного сына, нависшего над ним как многоголосо вопящий небоскреб. И не мог ничего придумать. Думанье, о чем бы то ни было, было свыше его сил. Я искренне ему сочувствую. Я тоже сталкиваюсь с такими проблемами. Концовки куда-то ускользают, середину ищешь-ищешь и никак не находишь, но труднее всего начать, начать, начать.

ВИДИШЬ ЛУНУ?

Я знаю, ты думаешь, что я попусту трачу время. И думаешь, и говоришь, и всем своим видом показываешь. А ведь я провожу чрезвычайно важные исследования лунной враждебности. И не тебе придется покинуть теплую безопасную капсулу. И окунуться в грозящий бедами мир луны.

Я все еще ношу свой желтый цветок, он прекрасно сохранился.

Мои методы могут показаться несколько необычными. По большей части я работаю со сложенными из бумаги самолетиками, пока. Но бумага должна быть сложена очень точно, как надо. Масса вычислений и заботы о кромках.

Покажите мне человека, заботящегося о кромках, и я покажу вам прирожденного победителя. Кардинал И. того же мнения. Сам Колумб о них беспокоился, Адмирал Океанских Просторов. Только он об этом молчал.

Солнце так прогрело затянутую проволочной сеткой веранду, что поневоле вспомнишь бабушкин дом в Тампе. Тот же порыжевший зеленый диван, те же подушки, обтянутые цветной, выгоревшей на солнце холстиной. Ночью, если прищуриться, сетка расчерчивает Луну в клетку. Море Спокойствия занимает квадраты от 47-го до 108-го.

Видишь Луну? Она нас ненавидит.

Мои методы непритязательны, но ты вспомни Ньютона с яблоком. А как начинал Резерфорд? У него не было даже прилично отапливаемой лаборатории. И тут еще это дело с проверкой моей безопасности — я жду правительственных агентов. Кто-то сказал им, что она вызывает сомнения. И это верно.

Я страдаю страшным мыслительным недугом, легкомыслием. Это не заразно, так что не надо дергаться.