Шестьдесят рассказов

Они уехали. Отсветы фар растворились в ночи, где-то у края пустыни. Никого? Увы, единственные встречающиеся здесь человечьи подобия, как вы, наверное, уже убедились, — лишь призраки; а там, в меандрах нижнего города, могильными холмами копится мрак. Часы на какой-то башне бьют одиннадцать раз.

Нет. Слава Богу, я не совсем одинок. Есть существо из плоти и крови, которое ищет меня. Вот оно трусцой выбегает из глубины проспекта, освещенное зеленоватыми лучами фонарей.

Собака. Длинношерстая. Черная. Глаза у нее кроткие и задумчивые. Она до странности похожа на Спартака, пуделя, что был у меня лет пятнадцать назад. Тот же нос, та же трусца, то же покорное выражение глаз.

Похожа? Да ничего подобного! Это он и есть, Спартак, живой символ далеких лет, которые теперь мне кажутся счастливыми.

Он бежит навстречу и пристально смотрит мне в глаза тяжелым, по-собачьи преданным и в то же время укоризненным взглядом. Сейчас он бросится ко мне, радостно повизгивая.

Но когда до него остается метра два и я уже протягиваю руку, чтобы погладить его мягкую шерстку, он ускользает, отдаляется.

— Спартак! — кричу я. — Спартак!

Но пес не отзывается, не останавливается, даже не поворачивает головы.

Я вижу, как эта заблудшая душа все уменьшается, перебегая от одного фонаря к другому.

— Спартак! — зову я, все еще на что-то надеясь. Бесполезно. До меня доносится постукивание лап по асфальту. И вот уже собаки не видно.

42 ЗАБАСТОВКА ТЕЛЕФОНОВ

В день забастовки с телефонами творилось что-то неладное. К примеру, говоришь с кем-нибудь — и вдруг в разговор врываются чужие голоса или ты сам вмешиваешься в чужие разговоры.

Около десяти вечера я минут пятнадцать пытался дозвониться приятелю. Не успел набрать последнюю цифру, как стал невольным участником чьей-то беседы, потом второй, третьей, и вскоре началась полнейшая неразбериха. Это была как бы общая беседа в темноте: каждый внезапно вступал в нее и столь же внезапно пропадал, так и оставаясь неузнанным. Поэтому все говорили без обычного притворства и стеснения, и очень скоро создалась атмосфера общего веселья и легкости, свойственная, верно, удивительным и буйным карнавалам прошлого, эхо которых донесли до нас старинные легенды.

Вначале я услышал голоса двух женщин, беседовавших — не правда ли, странно? — о нарядах.

— Ничего подобного, я ей говорю: мы же условились — юбку вы мне сошьете к четвергу, сегодня уже понедельник, а юбка все еще не готова. Знаешь, что я ей сказала: дорогая синьора Броджи, оставляю юбку вам, носите себе на здоровье, если она вам подойдет…

У женщины был тоненький, писклявый голосок, и она тараторила без передышки.

— Умнее не придумаешь! — ответил ей молодой, приятный и нежный голос с эмильянским акцентом. — И что же ты выиграла? Пожалуй, она еще словчит и материал тебе подменит. От этой особы всего можно ожидать.

— Ну это мы еще посмотрим! Ты себе не представляешь, как я разозлилась, я была просто вне себя от ярости. Ну можно ли стерпеть подобную наглость! Ты, Клара, когда пойдешь к ней, сделай одолжение, скажи ей прямо в глаза, что так не обращаются с клиентами. Кстати, Коменчини тоже больше не собирается у нее шить, потому что она испортила ей красный труакар. В нем бедняжка Коменчини на пугало похожа. Вообще, с тех пор как эта особа стала модной, она совсем распоясалась. А помнишь, еще два года назад она юлила перед нами, рассыпалась в комплиментах и уверяла, что просто счастлива шить для таких элегантных дам, а теперь, видите ли, с нее самой надо пылинки сдувать. Она даже говорить стала по-иному, ты заметила, Клара? Заметила, да? Завтра иду к Джульетте, и мне просто нечего надеть. Что ты посоветуешь?

— Полно, Франкина, да ведь у тебя гардероб ломится от платьев, — спокойно ответила Клара.

— Что ты, все это — дикое старье, последний костюмчик я сшила еще прошлой осенью, помнишь, такой хорошенький, фисташкового цвета. К тому же мне…

— Знаешь, а я, пожалуй, надену зеленую широкую юбку и черный джемпер. Черное всем к лицу. А ты как думаешь?.. Может, все-таки лучше надеть шелковое платье? Ну то, новое, серое. Хотя оно скорее вечернее, тебе не кажется?

В этот момент ее перебил грубый мужской голос:

— Вам бы лучше, синьора, обрядиться в платье цвета выжатого лимона, а на голову напялить мамину шляпу с лентами.

Тишина. Обе женщины сразу умолкли.

— Что же вы не отвечаете, синьора Франкина? — продолжал незнакомец. — Может, у вас язык отнялся? Представляете себе, вдруг он откажется служить. Вот было бы несчастье, верно?

Несколько человек дружно рассмеялись. Остальные, должно быть, молча слушали, я в том числе.

Тут уж Франкина не удержалась и сердито зачастила:

— Вы, синьор, не знаю, как вас зовут, просто невежа и грубиян: во-первых, потому, что непорядочно подслушивать чужие разговоры, это всякий воспитанный человек знает, а во-вторых…

— Ого, да вы мне целую лекцию прочитали! Ну не сердитесь, синьора, или, может, синьорина… Ведь я просто пошутил. Извините меня! Если бы вы со мной познакомились, то, надеюсь, сменили бы гнев на милость.