Читаем Шестьдесят рассказов полностью

— Иди зажги на лестнице свет, — сказала ему жена.

— Сама иди.

Одна, две, нет, три черные тени начали спускаться по лестнице. Различить их очертания было невозможно. Тени напоминали дрожащие мешки продолговатой формы. Они переговаривались. Постепенно слова зазвучали отчетливо.

— Скажи-ка, дорогая, — весело говорил баритон с ярко выраженным болонским акцентом, — по-твоему, это обезьянки?

— Малэнкий, мэрзкий, гаткий, проклятый обэзян, — согласился второй голос. Интонации и акцент выдавали иностранное происхождение говорившего.

— С такими-то носищами? — пренебрежительно заметил первый голос. — Разве бывают обезьяны с такими носами?

— Пошэвэливайсь, — потребовал женский голос. — Нэ то этот тфари попрячэтся.

— Не попрячутся, сокровище мое. Во всех комнатах мои братья. А сад уже давно под присмотром!

Ток, ток — словно стук костылей по лестничным ступенькам.

И вот из темноты высунулось что-то вроде твердого, блестящего хобота, метра полтора длиной, с тонкими колеблющимися усиками. За хоботом последовало гадкое, плотное туловище величиной с сундук; оно покачивалось на трубчатых лапах. Рядом спускалось другое чудовище, меньших размеров. Сзади, сверкая панцирями, надвигались остальные.

Это были те самые насекомые, тараканы-ринкоты (или какой-то другой, неизвестный вид), которых только что давили Марторани. Они увеличились до устрашающих размеров, неся в себе демоническую силу.

В ужасе Марторани начали отступать. Из соседних комнат и сада доносился тот же зловещий перестук костылей.

Джорджо поднял дрожащую руку и прицелился.

— Ст… ст… — прошипел тесть. Он хотел сказать «стреляй», но у него свело язык.

Раздался выстрел.

— Скажи, дорогая, — проговорило первое чудовище с болонским акцентом. — Разве они не смешны?

Резко скакнув, его иностранная подруга бросилась в сторону Виктории.

— И этот кадина, — взвизгнула она, передразнивая Викторию, — кочет спрятаться под столом? Китрюга! Это ты забафлялся здэсь с туфлей! Тэбе достафляло удофоствие фидэть нас раздафленными? А бэззакония прифодят тебя ф бэшенстфо, просто ф бэшенстфо?.. Фон оттуда, фон, грязный тфарь! Сэйчас я тэбе устрою!

Она схватила Викторию за ногу, выволокла из укрытия и со всей силы опустила на нее свой клюв.

Он весил не меньше двух центнеров.

53

ЧЕМ ЛЮДИ ВЕЛИКИ

Уже стемнело, когда дверь мрачной темницы отворилась, и стражники втолкнули в нее щупленького старичка с бородой.

Борода была совсем седая и едва ли не длиннее его самого. В тяжелом полумраке узилища она распространяла слабый свет. Это произвело впечатление на заточенных там злодеев.

В темноте старичок поначалу не разобрал, что он здесь не один, и спросил:

— Есть тут кто?

В ответ послышались смешки и ворчание. Затем, по заведенному правилу, последовали представления.

— Марчелло Рикардон, — донесся чей-то хриплый голос. — Кража со взломом.

— Кармело Бедзеда, мошенник-рецидивист, — прогудел как из бочки второй голос.

К ним присоединились другие:

— Лучано Марфи, изнасилование.

— Макс Лаватаро, невиновен.

Раздался взрыв смеха. Шутка удалась на славу: Лаватаро слыл одним из самых свирепых бандитов.

— Энеа Эспозито, убийство. — В новом голосе чувствовалась нескрываемая гордость.

— Винченцо Мутторини, — прозвучало торжественно. — Отцеубийство. Ну а ты, старая блоха, за что попался?

— Я… — протянул новичок. — Сам не знаю. Задержали, потребовали документы, а их у меня отродясь не было.

— Тогда бродяжничество, ха! — заключил кто-то с презрением. — Кличут-то тебя как?

— Кличут?.. Морро, гм… по прозвищу Великий.

— Морро Великий! Ничего себе! — хмыкнул кто-то невидимый из угла. — А не великовато будет имечко? В него таких, как ты, с десяток влезет!

— Верно, — кротко согласился старик. — Только я тут ни при чем. Меня окрестили так в насмешку, а теперь уж ничего не поделаешь. Иногда из-за него мне ой как достается… Однажды… правда, это слишком длинная история…

— Чего уж там, выкладывай! — рявкнул один из колодников. — Нам спешить некуда.

Остальные в один голос поддержали его. В гнетущей тюремной скуке любая новизна — праздник.

— Будь по-вашему, — начал свой рассказ старичок. — Бреду я как-то раз по одному славному городу — не буду говорить какому, — гляжу: огромный дворец. Через ворота так и снуют туда-сюда слуги с разными яствами. Не иначе как торжество какое, думаю я и подхожу ближе, авось на радостях подадут милостыню. Не успел я и глазом моргнуть, как откуда ни возьмись передо мной вырос двухметровый детина и — хвать меня за шкирку.

«Попался, ворюга! — орет. — Вчера этот негодяй украл попону нашего господина. У него еще хватает наглости здесь появляться! Ну, сейчас мы тебе ребра пересчитаем!»

«Мне? — удивляюсь. — Да как же я мог украсть эту вашу попону, если вчера еще был в тридцати верстах от города?»

«Я своими глазами видел, как ты улепетывал с попоной на плече», — отвечает он и тащит меня во дворец.

Я — на колени и взмолился: «Клянусь, вчера я был в тридцати верстах отсюда, а в вашем городе и вовсе впервые. Слово Морро Великого!»

«Что-о?» — вылупился на меня этот ненормальный.

«Слово Морро Великого», — повторяю я.

Он — хохотать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары