Шестьдесят рассказов

Все это время я использовал свое право собственности настолько осторожно и настолько - скажу без ложной скромности - тактично, что невольно напрашивался вопрос: не слишком ли робко я развлекаюсь - при таких-то расходах (я угрохал чуть не половину своего состояния). Тогда я вышел на улицу и перестрелял шесть тысяч собак. Операция не только доставила мне огромное удовлетворение, но и чудесным образом преобразила город к лучшему. Теперь его собачье население составляло всего лишь 165000 при человеческом населении около 89000. Далее я пошел в редакцию «Ньюс», здешней утренней газеты, и написал передовицу, где заклеймил себя как гнуснейшую тварь, подобных которой не было на Земле со дня Творения, и неужели мы, жители этого прекрасного города, каждый из которых является свободным гражданином Америки, вне зависимости от расы и вероисповедания, будем прозябать в бездействии, когда один человек, один человек,если эту гнусную гадину можно назвать таким словом, и т. д. и т. д. Я отнес статью в отдел городской хроники и попросил напечатать ее на первой полосе, крупным шрифтом, в жирной рамке. Я поступил так из опасения, что они побоятся сделать это сами, а также потому, что видел когда-то фильм Орсона Уэллса, где парень пишет ядовитую заметку насчет кошмарного выступления своей собственной безголосой жены в опере, этот поступок всегда казался мне очень порядочным - с определенной точки зрения.

Ко мне пришел человек, чью собаку я застрелил.

- Ты убил Батча,- сказал он.

- Батч? Это который из них Батч?

- Одно ухо коричневое, другое белое,- сказал он.- Очень дружелюбный.

- Послушайте, мистер,- сказал я.- Я перестрелял шесть тысяч собак, так неужели вы думаете, что я помню какого-то Батча?

- Батч это все, что было у нас с Нэнси,- сказал он.- У нас нет детей.

- Могу вам только посочувствовать,- сказал я,- Но не забывайте, что весь этот город принадлежит мне.

- Знаю,- сказал он.

- Я единственный его владелец и сам устанавливаю все правила.

- Слышал я такое, слышал,- сказал он.

- Мне жаль насчет Батча, но он попал под большую кампанию. Вы должны были держать его на поводке.

- Тут я не спорю,- сказал он.

- Вы должны были держать его в доме.

- Но должно же бедное животное выходить иногда наружу.

- И пакостить на улицах?

- Да,- сказал он,- это, конечно, проблема. Собственно говоря, я просто хотел сказать тебе, что я чувствую.

- Вы мне этого так и не сказали,- сказал я.- И что же вы чувствуете?

-  Ячувствую огромное желание расшибить тебе башку,- сказал бывший хозяин покойного Батча и показал мне обрезок водопроводной трубы, принесенный им для означенной цели.

- Поступив подобным образом,-заметил я,-вы схлопочете себе на задницу уйму приключений.

- Да, я понимаю.

- Вы почувствуете себя малость получше, но не стоит забывать, что мне принадлежат и тюрьма, и судья, и пол-люция и местное отделение Американского союза гражданских свобод. Полностью, с потрохами. Вы шарахнете меня по черепу, а я вас - по хабеас корпусу.

- Ты не посмеешь.

- Мне случалось делать и похуже.

- Ты,- сказал он,- черствый, злокозненный человек. В том-то все и дело. Ты будешь жариться в аду, гореть в геенне огненной, и не будет тебе ни милости, ни снисхождения, ни хоть легкого сквозняка, ниоткуда.

Он ушел, вполне удовлетворенный таким объяснением. Я был вполне удовлетворен удачным разрешением нашего конфликта, лучше уж быть в чьем-то там представлении черствым, злокозненным человеком, чем сводить близкое знакомство со ржавым обрезком трубы, к тому же я все еще оставался в выигрыше (шесть тысяч собак - это вам не кот начхал). В общем, я был полным хозяином этого маленького, очень миленького города и не мог придумать никаких новых нововведений, вернее сказать, любое нововведение, приходившее мне на ум, неизбежно поставило бы меня в один ряд с покойным губернатором Луизианы Хью П. Лонгом. Дело в том, что я влюбился в жену Сэма Хона. Как-то я забрел в эту лавку на Тремонт-стрит, где продают всякую восточную ерунду: бумажные фонарики, дешевый фарфор, бамбуковые птичьи клетки, плетеные скамеечки для ног и т.д. и т.п. Она была ниже меня, и я, помню, подумал, что никогда еще не встречал в женском лице столько доброты. Просто что-то невероятное, лучшее лицо, какое я видел.

- Я не могу,- сказала она,- потому что я замужем за Сэмом.

- За Сэмом?

Она указала на кассу, за которой сидел молодой, интеллигентного вида китаец, сидел, всем своим интеллигентным видом показывая, что в гробу он видел таких клиентов.

- Ужасная новость,- вздохнул я,- Скажи мне, любишь ли ты меня?

- Чуть-чуть,- сказала она,- но Сэм мудрый и добрый, и мы с ним имеем одного с третью очаровательного ребенка.

Она ничуть не выглядела беременной, однако я все равно ее поздравил, а затем вышел на улицу, нашел копа и велел ему купить порцию Полковник-Сандерсовского Кентуккского Жареного Цыпленка, экстра-хрусткого. Я поступил так из чистой вредности. Коп покорно пошел выполнять унизительное поручение, а что ему было делать? Я думал:

Я имею городок

Очень маленький

Жутко миленький

Не могу оказать людям помощи

Зато могу причинять им боль