Шестеро против Шекспира. Печальные комедии современности

Майя. Ну и что, пойдет сверх плана. Мендельсон. Его играют на свадьбах. Кстати, Мендельсон – отечественный композитор?

Склероз. Майя Аркадьевна, какой же он отечественный?

Майя. А что такое? В нашей поликлинике работал врач Альфред Соломонович Мендельсон – он был прекрасный терапевт.

Склероз. Видите, скольких вы вспомнили.

Майя. И все равно, как бы мне хотелось, чтобы склероз у меня пропал навсегда.

Склероз. Должен вас огорчить – так не бывает. Никуда я не денусь. Но, если бы это произошло, вы могли бы получить Нобелевскую премию.

Майя. Да?! А я бы не отказалась. А сколько эта Нобелевская премия?

Склероз. Не помню.

Майя. Я не поняла, у кого склероз? (Смотрит на часы.) Ой, из-за вас новости уже пропустила. (Переключает телевизор на новости.)

Голос диктора. Вчера на Донбассе снова звучали выстрелы. Украинская сторона обвиняет российскую в нарушении перемирия.

Майя Аркадьевна выключает телевизор. Звук обрывается.

Майя. Ничего не понимаю! Что это было? Что они такое говорят?!

Склероз. Что слышали.

Майя. У России и Украины какие-то трения? Не может быть! Чушь какая-то!.. Не хватает нам еще войны. Я вам могу сказать не понаслышке, а по собственному опыту: война – это… это… НЕ интересно! В эвакуации мы с мамой оказались на Урале, в Златоусте. Мне было четырнадцать лет, и мы работали с мамой на швейной фабрике имени Розы Люксембург: шили гимнастерки, галифе, бушлаты. На день выдавали триста граммов хлеба. Уже к обеду у меня не оставалось ни крошки, и в перерыв я прибегала к маме. «Мама, у тебя не осталось немного хлеба?» У мамы почему-то всегда оставалось немного хлеба. Для меня. Я же росла, у меня тогда уже была грудь – больше, чем сейчас! А потом папа после ранения забрал нас оттуда, и, как только Киев освободили, мы вернулись домой. Нет, война – это совсем неинтересно! Но я помню город до войны. Мы жили на Евбазе. Евбаз – это Еврейский базар. Так назывался район в Киеве, у базара. Теперь там площадь Победы. И у меня был друг. Его звали Ромка. Рома Оськин. Я называла его Оськой. Мы жили с его семьей в одной большой коммунальной квартире. А как мы играли с ним в прятки! Квартира была огромная – десять семей, прятаться – раздолье. А потом он не пришел в школу. И больше я его не видела.

Склероз. Что с ним случилось?

Майя. Мне было десять лет, а я помню как сейчас. Это был тридцать седьмой год. Его папу арестовали, а Оську отправили куда-то в детдом. Я так плакала. Больше у меня такого друга среди мужчин уже никогда не было.

Склероз. Обижаете, Майя Аркадьевна, а я?

Майя. А что – вы, вы же не мужчина.

Склероз (глядя на себя). Пусть так… Но я ваш друг!

Майя. Вы не друг, вы – мой недуг.

Склероз. Майя Аркадьевна, люди, когда долго живут со своими болезнями, со временем к ним привыкают. И болезни становятся им как дети. За ними ухаживают, о них всем рассказывают. Ими гордятся. Слышали, как иногда человек говорит: у меня такой радикулит, или у меня такой артроз, вы себе даже не представляете!

Майя. У меня не артроз.

Склероз. У вас склероз.

Майя. Да, я многое забываю… Зато сколько я всего помню. И сколько я могла бы Оське рассказать. В том числе и про Есафова Вениамина…

Склероз (стонет). Ионовича…

Майя. Ионовича. Откуда вы знаете?!

Рома. Здравствуй, Маечка! Как поживаешь?

Майя (растерянно). Я – хорошо… Спасибо… Простите, а с кем я…

Рома (скороговоркой). Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони. Жили-были три китайки: Ципа, Ципа-Дрипа, Ципа-Дрипа-Лам-Помпони.

Майя (подхватывает). Вот они переженились: Як на Ципе, Як-Цидрак на Ципе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрони на Ципе-Дрипе-Лам-Помпони. Мама дорогая! Оська, родной, ты?!

Майя Аркадьевна и Рома крепко обнимаются.

Склероз. Я бы такое ни в жисть не выучил…

Рома. Узнала?! А я тебя сразу узнал. Даже по голосу. Ты хотела мне рассказать про Есафова Вениамина Ионовича. (Заходит, располагается.)

Склероз. Э, нет! Снова Есафов… Я лучше еще посплю.

Майя (Склерозу). Спрячьтесь! Он не должен вас видеть.

Майя пытается запихнуть Склероза в стенку, под кровать или еще куда-нибудь.

Склероз. Куда?! Он и так меня не слышит и не видит. Меня только вы видите.

Майя. Спрячьтесь, чтобы я вас не видела! Поспите. И подольше! (Запихивает Склероза под плед.)

Рома. Майя, с кем ты говоришь? У тебя кто-то есть?

Майя. У меня? Никого нет.

Рома. Ас кем же ты говоришь?

Майя. Не обращай внимания. Это мой склероз.

Рома. И давно он у тебя?

Майя. Понятия не имею!

Рома подходит к неплотно прикрытому шкафу, в котором перекошена дверца. Или к чему-нибудь другому, требующему легкого и быстрого ремонта.

Монеткой, ключом или брелоком он подкручивает винтик.

Рома. Сразу видно, Маечка, в доме нет мужчины.

Майя. Откуда ему взяться?