Шестеро вышли в путь. Роман

Туман поднялся выше леса и выше дома. И мы увидели вовсе не старый острожек, построенный в потаенном месте в лесу, а обыкновенный кулацкий дом, с обыкновенным двором, обнесенным крепким забором. Одна за другой выехали из ворот две коляски - каждая, запряженная парой сытых лошадей. Провожающие высыпали из ворот. Я узнал настороженную, поднятую кверху, с раздувающимися ноздрями мордочку Малокрошечного. Трактирный гомон висел в воздухе, гомон, не подходящий к торжественному молчанию леса.

В первой коляске сидели Булатов и Ольга. Странное было лицо у Ольги. Кажется, она не видела и не слышала ничего, что происходит вокруг, - так была она полна чем-то своим. Глаза Булатова были прищурены, губы сжаты.

Мисаилов выступил вперед и стал перед лошадьми. Лошади зафыркали, остановились, оглобля выперла вперед. Остановился и второй экипаж. В нем на козлах сидел Гогин, лицо которого не выражало ничего, а сзади спокойный Катайков и счастливый Тишков с растянутой гармонью на коленях.

Не знаю, готовились ли они к встрече с нами… Может быть, Катайкову доложили, что мы стучались в ворота. Во всяком случае, они ничуть не встревожились, увидя нас. Ни у Катайкова, ни у Булатова не изменились лица. Ольга, наверное, даже не поняла, почему остановка. Она нас не видела, а если и видела, то не узнала. Так она была полна своим душевным волнением, что ей было безразлично все происходившее вокруг.

Харбов подскочил к Мисаилову и, схватив его за руку, отвел в сторону.

- Твое слово потом, - коротко и решительно сказал он.

Мисаилов подчинился не споря. Задоров выступил вперед.

- Ваши документики, граждане, - сказал он спокойно. - Куда направляетесь, по какому делу?

- По командировке городского Совета, - сказал спокойно Булатов. - Едем по уезду проверять заготовку дров.

- Предъявите удостоверение, - сказал милиционер.

- Извольте. - Булатов протянул сложенную бумажку.

Задоров не торопясь развернул ее и внимательно прочитал. Харбов заглядывал через его плечо.

- Так, - сказал, подумав, Задоров. - Ничего не скажу, все в порядке. А эта гражданка кто будет?

- Моя жена, - сказал Булатов и протянул Задорову вторую бумажку.

Задоров опять долго и внимательно ее читал, и Харбов смотрел через его плечо.

- Так, - сказал Задоров. - Записались, значит.

- Записались, - коротко ответил Булатов.

- Ну что же, - сказал Задоров. - Возражений не имею. Можете ехать.

- Трогай, - сказал Булатов.

Мисаилов выступил вперед и взял лошадей под уздцы.

- Одну минуту, - сказал он. - Ольга, мне нужно с тобою поговорить.

Не знаю, когда Ольга заметила и узнала Мисаилова. Во всяком случае, она, кажется, ничуть не удивилась и не взволновалась.

- Да, конечно, - сказала она и спокойно сошла с коляски.

Я не мог понять ее спокойствия. В ней была полная отрешенность, как будто сквозь все, что видела она вокруг, проступало нечто более значительное и важное, целиком поглощавшее ее внимание. Она стояла перед Мисаиловым и смотрела ему в лицо спокойно и ласково.

- Я хочу только знать, - сказал Мисаилов негромко и тоже как будто спокойно, - действительно ли ты уезжаешь по собственной воле?

- Да, Вася, - сказала Ольга. - Я знаю, тебе это кажется странным. Мне тоже многое кажется странным. Я никогда не думала, что так может быть. Но вот - случилось. И я очень счастлива. Я даже не знала, что такое счастье возможно. И не ты же будешь ему мешать…

Оба они говорили негромко, но достаточно отчетливо, чтобы нам все было слышно. Они, наверное, просто о нас забыли.

- Да, конечно, - как бы раздумывая, сказал Мисаилов.

- Ты понимаешь, - заговорила Ольга доверчиво и спокойно, - я знаю, что буду мучиться из-за тебя. Я ведь все понимаю. Я буду потом себя упрекать, потому что я очень перед тобой виновата. Но это будет потом. Я не хочу сейчас думать об этом. До свиданья.

Она протянула Мисаилову руку, и Мисаилов пожал ее. Потом он провел рукой по волосам и отошел в сторону, а Ольга спокойно села на сиденье рядом с Булатовым.

Взвизгнула гармонь. Отчаянным голосом запел Тишков все ту же разухабистую песню:

Стой ты, купец, стой, не балуй,
Дочку мою не позорь, не целуй!

Гармонь выходила из себя. Кажется, ей хотелось играть еще громче, еще разухабистей… Покачиваясь на мягких рессорах, коляски одна за другой проехали мимо нас. Мы стояли не двигаясь. Коляски въехали на лесную дорогу, скрылись за деревьями, и показались опять, и скрылись уже окончательно, и из леса донесся до нас отчаянный голос Тишкова:

Купец, эх, на это тряхнул лишь плечом:
Эх, нет, так не надо, и лучше найдем!

Мисаилов отошел в сторону и присел на пенек. Он оторвал кусок газеты, достал пачку махорки, неторопливо свернул козью ножку. Он был как будто еще спокойнее, чем раньше. Зато Харбов страшно разволновался.

- Нет, это черт знает что! - сказал он. - Это ужасное безобразие! Неужели советская власть бессильна? Я тебя не понимаю, Задоров…