Шестеро вышли в путь. Роман

- Ну? - удивился он. - Я вас не видел. И представьте себе, какой случай! - продолжал он, с удовольствием отхлебывая почти холодный чай. - У меня было два письма в Пудож - к Юрию Александровичу и к здешнему кулаку Катайкову. Он когда-то учился в начальной школе у моего батюшки. И вот на пароходе я встречаю Катайкова. Посмотрел на него в естественной обстановке. Экземпляр любопытнейший. Дай только ему развернуться! Такие когда-то снаряжали каравеллы для открытия неизвестных стран и скупали поместья у аристократов. Я представился ему, несмотря на мой странный вид. А оказывается, он и сам заметил меня. Даже выговор сделал. Плохо, мол, мужиком прикидываетесь.

- Ну и были вы у Катайкова? - спросил я.

- Не был, - сказал он, допивая чай. - Для моего интеллигентского сердца слишком сильная личность. Предпочел обременить Юрия Александровича.

- Ну, нам пора, - сказал Мисаилов и встал.

Мы все поднялись тоже.

Во время нашего разговора Ольга сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Не знаю, слушала она разговор или думала о своем. Когда мы встали, она спрыгнула с подоконника.

- Ребята, - сказала она, - возьмите и меня! Я тоже хочу охотиться.

- Ну что ж, - сказал Тикачев. - Приходилось по одной шестой ружья на человека, теперь придется по одной седьмой - разница небольшая.

- Если вы возьмете и меня тоже, - сказал Булатов, - то я отчасти вам помогу. У меня тоже есть ружье и, между прочим, очень хорошее, бельгийское. Теперь такие ружья - большая редкость. Тогда придется по одной четверти ружья на человека. А это не так плохо.

Ольга просияла.

- Чудесно! - закричала она. - Не горюйте, холостяки! Это на корабле женщина приносит несчастье, а насчет охоты ничего не известно… Собирайтесь, Дмитрий Валентинович, я тоже сейчас оденусь.

- Мы вас на улице подождем, - мрачно сказал Харбов.

Мы вышли на улицу. Настроение было испорчено. Мы расселись на скамейке, врытой в землю возле забора. Разговаривать нам не хотелось.

По сравнению с этим умным, самоуверенным, красивым человеком все мы чувствовали себя глупыми, темными, даже физически некрасивыми. Жалко выглядели мы рядом с ним. Каждый из нас это понимал.

- Да, - сказал Сема Силкин, - интересный, доложу я вам, фрукт!

Мы молчали.

- Андрей, - спросил Девятин, - ты надумал что-нибудь насчет Колькиного дядьки?

Андрей покраснел.

- Видишь ли, - сказал он, - так сразу это не делается. Я кое с кем говорил, но результатов еще, конечно, не может быть.

Девятин посмотрел на него уничтожающим взглядом.

- Хоть бы не врал! - сказал он сердито. - Натрепался и забыл - вот это будет правильно! И все мы забыли, не ты один. Может, Колька помнил, да стеснялся напомнить: как-никак дядька-то его. А может, и он забыл.

- Верно, - хмуро сказал Харбов, - я скотина, да и вы все хороши.

- Ребята, - сказал Силкин, - знаете что? Зачем мы на охоту пойдем? Ну его к черту с этим бельгийским ружьем! Ведь, по правде сказать, мы толком стрелять не умеем. А он как начнет козырять… Лучше, пока этот бюрократ, - он кивнул головой на Андрея, - надумает за дело взяться, снесем-ка дядьке наши мешки. Все-таки люди хоть день сыты будут.

Наступило молчание. Потом Мисаилов молча взял один из мешков и вскинул его на плечо.

Ольга надела военную гимнастерку, черную юбку и высокие сапоги. Она была из числа тех редких девушек, наружность которых не зависит от того, что на них надето. Она, наверное, и в больничном халате осталась бы такой же Ольгой, стройной и тоненькой, со своей неповторимой посадкой головы, со своими особыми, присущими одной только ей движениями.

- Держитесь, медведи! - радостно закричала она. - В поход, холостяки, барабаны бьют!

Дмитрий Валентинович остался во френче. Он надел только болотные сапоги и хороший, в меру потертый ягдташ. За плечами у него висело знаменитое бельгийское ружье.

Мы молчали. От нашего имени заговорил Андрей.

- Знаете что, - сказал он, - мы не пойдем на охоту сегодня. Тут у нас дело одно есть…

Ольга удивленно посмотрела на нас и вдруг залилась краской вся, от шеи до кончиков ушей. Мы сразу поняли, почему она покраснела. Она подумала, что мы подозреваем ее в каких-то особенных отношениях с этим франтом. Мысль эта действительно таилась где-то в душе каждого из нас, потому что все мы тоже покраснели и отвели от нее глаза.

Один Дмитрий Валентинович остался совершенно спокойным.

- Очень жалко, - сказал он. - Ну что ж, раз собрались, пойдемте, Оля. Постреляем в воздух и вернемся.

Он вежливо поклонился нам, а Оля топнула сапожком, хотела, кажется, что-то сказать, но не сказала и только передернула плечами. Они пошли в одну сторону, мы - в другую.

Странным, наверное, показалось пудожанам наше внезапное возвращение. Только что люди шли на охоту, только что граждане обсуждали, сколько дичи сегодня будет убито, - и вот охотники, немного посидев у старого учителя, шагают обратно, и вид у них мрачный, и они молчат и ни на кого не смотрят. Пудожане качали головами и перешептывались. Мы злились еще больше от этих взглядов и шепота. Дурацкое было у нас положение, с какой стороны ни посмотреть.