Шестиглавый Айдахар

Хан с усмешкой подумал, что если бы он последовал советам Ногая и осел со своим войском в орусутских землях, то кто знает, не оказался бы он уже через год крещеным и не пришлось бы ему и его воинам надеть орусутские одежды?

Больше чем усиление Кайду, Менгу-Темира беспокоили дела, происходящие в землях, лежащих к западу от Золотой Орды. Если здесь, в степи, кипчаки начинают поднимать голову и осознавать себя единым народом, то что должно происходить в орусутских землях, где знали и умели больше, чем просто пасти скот?

Минуло почти сорок лет, как промчалась через орусутские земли монгольская конница, топча поля и предавая города огню. По-прежнему не могут орусутские княжества объединиться, по-прежнему ссорятся князья, и в этом счастье монголов. В последнее время заговорили о княжествах Тверском и Московском. Но и здесь не ищут объединения, а продолжают вести давние тяжбы и споры.

На Москве сидит сын князя Александра Невского – Даниил. Кто знает, что замышляет он? Не станет ли Даниил именем отца своего собирать вокруг себя орусутов? Другие княжества словно спрятали Москву, заслонили своими землями от Золотой Орды, и Москва крепнет с каждым годом; растет ее казна оттого, что многие торговые пути пролегли через этот город.

Если Москва объединится с Тверским княжеством, то не потянутся ли к ним другие, не придется ли тогда Золотой Орде забыть о Кайду и вновь направить на орусутов свои тумены? Все это тревожило Менгу-Темира. Времена изменились, и борьба с ними на этот раз может оказаться более тяжелой, чем при Бату-хане.

Но жаждущие богатства и славы были не только среди чингизидов. Орусутские князья по-прежнему не мирились друг с другом, а в глазах их часто вспыхивал огонь алчности и зависти. Пока не исчезнет это в орусутских землях, ничто не грозит Золотой Орде. Просто там надо иметь свои глаза и уши и не упустить момент, когда придет пора вмешаться.

Джучи, Бату, Берке… Каждый хан считал себя умнее и дальновиднее своего предшественника. Каждый искал свой путь, но так и не смог свернуть с глубокой колеи, проложенной ордой Чингиз-хана. Очень скоро понял Менгу-Темир, что эта дорога единственно верная и для него. Властвовать над покоренными народами и держать их в крепкой узде можно только так, как учил великий предок. Для этого необходимы были сильное войско и золото.

Собираясь завоевать полмира, Чингиз-хан брал у покоренных народов все, что нужно было для его туменов. У тангутов государства Си Ся он отнял железо и повелел сделать из него сабли для своих воинов, у китайцев забрал порох, стенобитные и метательные машины. Так его войско стало самым сильным.

У Золотой Орды силы тоже немалые. Но, чтобы войско повиновалось хану, он должен быть богатым, щедрым и одаривать каждого, кто проявил смелость в битве или достоин этого за верную службу.

Чингиз-хан все брал в сражениях, грабя цветущие, давно не знавшие разорительных набегов города. Но еще мудрый советник хана Угедэя – Елюй Чуцай говорил: «Землею, которую завоевал верхом на коне, невозможно править, оставаясь в седле». Нельзя было без вреда для самой Золотой Орды бесконечно грабить много раз ограбленных.

Менгу-Темир считал, что настало время заняться внутренними делами Орды.

Он увеличил налоги, взимаемые с покоренных народов, с ремесленников и тоговцев. Отныне каждый платил за то, что жил, платил с поголовья скота и с засеянного поля, платил за убитую дичь и пойманную рыбу, за срубленное дерево и выкованную подкову.

Но слишком неудобно получать налоги натурой. Нужны были деньги. Деньги всех государств и земель, куда ступило копыто монгольского коня, ходили в Золотой Орде, но цену они имели разную, и люди брали их потому, что были они из золота и серебра.

Менгу-Темир знал, что только то государство является государством, которое имеет собственные деньги. И потому он решил продолжить дело, начатое еще ханом Берке.

Первые золотые монеты Орды были отчеканены в Булгаре. Берке исповедовал ислам и потому повелел изобразить на них профиль халифа Ан Насиритдина Аллаха, умершего за тридцать пять лет до его правления и в свое время сумевшего возродить величие Багдадского халифата. Расплачиваясь с купцами деньгами с изображением Ан Насиритдина, Берке считал, что тем самым он возвеличивает мусульманскую веру.

Все изменилось, когда в год лошади (1258) Кулагу во главе своих туменов подошел к стенам Багдада.

Китайские осадные машины сделали свое дело. Через проломы в стене воины Кулагу, словно муравьи, рассыпались по улицам города. Началась резня и грабеж.

Жители Багдада не собирались сдаваться. И тогда халиф Мустасим, еще вчера отказавшийся открыть перед монголами ворота города, первый запросил пощады.

– Я пощажу тебя, если ты сумеешь уговорить жителей прекратить сопротивление, – сказал ильхан.

Мустасим повиновался. Он обратился к правоверным мусульманам со словами:

– Такова воля аллаха. Прекратите сопротивление, и монголы не тронут вас…