«Шестисотая» улика

– Их сюда заманит майор, – сказал он, и, посмотрев Туманову в лицо, понял, что этого не произойдет, даже если они станут резать его на куски, с сожалением причмокнул языком. – Ах, ну да. Я ведь забыл, что такие, как майор Туманов умирают героями, – проговорил он с улыбкой и тут же его лицо перекосилось от нахлынувшей злости. – Но ты мент и твои дружки, сдохнете как собаки. И вашими фамилиями не назовут улиц в городе, потому что ваши трупы не найдут. Мы их закопаем тут под навозной кучей. Вот, где будет ваша могила, опер.

Федор промолчал, а человек, светивший ему фонарем в лицо, обернулся и передал фонарь парню, стоящему позади него.

– Кесарь, держи фонарь, – сказал он парню, передавая фонарь. – Кончайте его тут по-тихому, а я пойду, приглашу тех двоих. Надо, чтобы они тоже вошли сюда, а потом мы их обоих перестреляем. – Он прошел мимо Федора, слегка оттолкнув майора к стене.

Федор сделал вид, будто чуть не упал от этого толчка. Хотя отчасти так и было на самом деле. В темноте он споткнулся, наступив на что-то круглое. Ощупав ногой подвернувшийся предмет, понял, это была бутылка. Скорее всего, она стояла на полу у стены, а он наступил на нее, опрокинув на бок.

Говорят, что утопающий хватается за соломинку. Отчасти, верное изречение. Федор и сам сейчас был готов схватиться за что угодно. И подвернувшаяся под ногу пустая бутылка, пожалуй-ка, может пригодиться. По крайней мере, это единственное, чем он может защищаться. Ведь судя по тому, что сказал тот человек, как видно, главный среди этой троицы, его не станут убивать выстрелом из обреза, или его собственного пистолета. Выстрел наделает много шума. А он велел убить его по-тихому. По-тихому, это значит, либо петля на шею, либо нож. Но, впрочем, само по себе, и то и другое, не исключает летального исхода.

Только вот как раз умирать-то майор и не торопился. Прислушавшись, Федор услышал, что тот тип, который впустил его в дом, на улице уже разговаривал с Греком и Ваняшиным. Отсюда из дома, было плохо слышно, что он говорил оперативникам. И Федор не мог поручиться за точность услышанного им, но одно он понял достаточно хорошо, это то, что тип звал Грека с Ваняшиным в дом.

Туманову хотелось вобрать в себя побольше воздуху и закричать, чтобы Грек и Ваняшин не входили, но парень, стоящий в двух метрах от него, держал обрез на уровне груди майора. И Федор не сомневался, стоит ему только пикнуть, как этот, не раздумывая, разрядит в него оба ствола. Поэтому тут надо было действовать иначе. Хорошо говорить, действовать. Но как, когда времени катастрофически не хватает.

Федор заметил, что парень, светивший на него, стал перекладывать фонарь из правой руки в левую. При этом правую руку сунул в карман джинсового жилета и достал нож с выкидным лезвием. Свой выбор, как его прикончить, они, кажется, сделали. Решили его прикончить ножом. Теперь дело за малым. Тот, что с обрезом, будет держать его под прицелом обоих стволов, а этот подойдет и постарается попасть ножом точно в сердце. В принципе, смерть будет не такой уж и мучительной. Максимум минуту, он еще будет чувствовать боль. Зато потом наградой за мучения ему обеспечен вечный покой.

Туманов даже улыбнулся по этому поводу, рассуждая про себя, неужели он заслужил такой смерти. И заметив, что луч фонаря в какой-то миг взметнулся над его головой, носком правого ботинка подцепил валявшуюся на полу бутылку и футбольнул ее в Кесаря. Ни он, ни тот другой с обрезом, не обращали внимания Туманову на ноги. Их внимание было сконцентрировано на его лице, груди и руках. В руках у майора ничего не было, и вдруг этот удар. Пригодились навыки, приобретенные в юношестве, когда Федор с утра до темного гонял во дворе с пацанами в футбол. Когда-то вот так подцепив носком футбольный мяч, будущий опер ловко отправлял его через голову противника в ворота. С бутылкой немного оказалось посложнее. Ее он сумел зашвырнуть всего лишь Кесарю в лицо. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы на три, четыре секунды ввести противника в смятение. Тот не понял, как такое могло получиться. И вместе с тем, чувствовал боль в разбитых губах. Забыв про всякую осторожность, поднес левую руку, в которой был фонарь, к разбитым губам.

Его приятель оказался посообразительней, сразу оценил, с кем они имеют дело. Заорал на Кесаря:

– Ты что, дурак? Куда ты светишь?

Луч фонаря взметнулся в потолок, увешанный грязной паутиной.

– Опусти фонарь!

Федор не стал ждать, пока его опять будут слепить лучом фонаря, тем самым лишая простора действий. Сделав шаг в сторону, он ушел с того места, где только что стоял. Потом, подавшись всем телом вперед, выставил перед собой обе руки, вцепившись ими в стволы обреза, отводя его в сторону.

И в этот момент в темноте коридора грохнул выстрел, полоснув в дальнюю стену вместе со струей огня горсть картечи.