Шестнадцать способов защиты при осаде

Жизнь, скажу я, вся держится на противовесах. Противоположности шагают рука об руку. Таким образом, ниспосланный небом шанс пополнить припасы достался нам ценой оборудования, способного сильно помочь поставить на всех нас крест.

Столкнувшись с чем-то подобным, разумный человек мыслит под прямым углом. Корабль приходит в Город, нагруженный пшеницей. Разгружается. Интерес представляет не то, что он завез, а то, что может вывезти. Или кого. Меня, например. Или, если я стану играть в благородство, людей, которые мне дороги.

Взяв передышку, я еще немного подумал. Итак, Айхма. Нико, Фаустин и Артавасдус – начнем с того, что они не согласятся. Так кто они, эти мои друзья? Требуется определение. И любое осмысленное определение друга, применимое в моем случае, вестимо, не включало бы их, но определенно применялось бы к Огузу. И если бы я хотел спасти своих друзей, или, если быть более точным, дочь моего друга и своих коллег, у меня была прекрасная возможность, которую я просрал. Разница в том, что, для того чтобы выручить свой круг, приняв предложение Огуза, мне пришлось бы предать Город. Посадка их на корабль до Селрока не будет иметь таких же неприятных последствий.

Я все еще мучился из-за этого, когда корабль вернулся: всего один, но нагруженный доверху.

– Итак, встает вопрос цены, – сказал я, когда разгрузка была закончена.

Тельдо, очень выносливый человек, с которым я очень плохо обращался, бросил на меня кислый взгляд.

– Для тебя – не встает, – сказал он. – Ты мог бы просто забрать товар и не заплатить – совсем как похитил меня.

– Жаль, что ты меня так видишь, – ответил я. – Плата обязательна. – Я прикинул в уме – сто пятьдесят тонн пшеницы в мешках обошлись братьям и кузенам Тельдо где-то в шестьсот гистаменонов; если те дали больше – не заслуживали звания хватких торговцев. – Итак, пять тысяч гистаменонов. Справедливо?

Тельдо открыл рот, потом снова закрыл. Удивляюсь порой, как простая арифметика может изменить чье-либо мировоззрение.

– Более чем, – сказал он.

– Конечно, – продолжал я, – реальными монетами расплатиться я не могу.

– Что?

– Увы. Но взамен я дам тебе аккредитив, гарантированный императорской казной и заверенный Великой Печатью. Ничуть не хуже золота – если не лучше.

Тельдо выглядел так, словно я только что вырвал ему передние зубы.

– Ладно, – проскрипел он. – Обойдемся и этим. Как будто выбор есть.

– Вообще-то есть, – признался я.

Так я и разыгрываю свои партии. Первый ход – отчаяние, второй – надежда.

Я повел его на экскурсию по Дворцу. Сперва мы обошли залы на первом этаже, всю библиотеку, потом – Зал Совета, часовню монастыря Голубого Пера, Зал гильдии писцов и еще несколько подобных мест. Горожане видят их каждый день – и едва ли подмечают иконостасы, триптихи, алтари, гобелены, инкунабулы и прочее убранство. И уж точно они не останавливаются и не прикидывают, какова цена у всего этого имущества – ведь оно, само собой, не продается. Никто не пытается украсть его – ибо кто в здравом уме возьмет в оборот украденное из Дворца Его Величества? Произведений искусства здесь немерено – буквально тонны; их, конечно, не расплавишь и не расколотишь, ибо это по большей части обработанное и расписанное дерево, но у тех же эхменов, с кем у селроков крепкие связи, или в восточных землях, откуда идут шелк и нефрит, ценителей подобного полно, и люди это в основном высокопоставленные и до ужаса обеспеченные.

Ради этого уже стоило рискнуть блокадой.

Тельдо воззрился на меня дикими глазами.

– А полномочия продавать это, – спросил он, – они… Точно есть?

– Конечно. – Я хмыкнул. – Я – держатель Великой Печати. Могу все это хоть по ветру пустить.

Гораздо лучше тяжелого золота; маленький селрокский когг способен перевезти сто двадцать, максимум сто тридцать тонн золота. Но Вознесение Золотого Дома, яичная темпера на липовых досках, тридцать два на двадцать семь, весом в один фунт десять унций, – и это только начало.

– И все, что вам нужно, – это пшеница, – произнес Тельдо.

– Пшеница и стрелы. Несколько тысяч заготовок для луков тоже пригодились бы.

Тельдо посмотрел на меня так, как самец паука смотрит на свою возлюбленную. Он знает, что его потом съедят, но игра стоит свеч.

– Договорились, – сказал он.

* * *

– Ты не можешь! – простонал Фаустин. Он был на грани слез. – Не можешь вот так вот поступать! Немыслимо!

– Не говори мне, что я могу помыслить, а что нет, – сказал я.

– Орхан, нельзя так. Послушай хоть раз. – Он был вне себя от ярости. – Эти картины – душа нашего Города. Отдай их – и с таким же успехом можешь сжечь это место дотла.

– Позволь не согласиться, – парировал я. – Думаю, душа Города – это люди, которые здесь живут. И долго без еды они прожить не смогут. Это ты послушай хоть раз. Ты бывал на рынке в последнее время? Наведывался к лавочникам? Может показаться, что пока все в порядке – да только скоро все это изобилие сожмется в одну крохотную точку. Люди – не дураки. Они знают так же хорошо, как и мы с тобой, что припасы с мирных времен не продержат нас вечно. Вдобавок ко всему прочему ты хочешь голодные бунты?