Шестнадцать зажженных свечей

— Тогда пошли в кафе-мороженое.

— Не люблю я мороженое!

— Лена… Только скажи: что ты хочешь?

— Отстань! — вдруг крикнула Лена. Чего ты ко мне привязался? — В ее голосе были Слезы, — Я сама не знаю, чего хочу…

— Зато я знаю, чего ты хочешь, — тихо сказал Костя.

Лена с испугом смотрела на него.

— Ты хочешь помириться с Мухой.

Лена опустила голову.

— Ведь хочешь?

Лена молчала.

Глава двенадцатая

Здесь или нигде

Утром Костя стоял перед дверью с номером «83». Поднять руку, нажать кнопку звонка…

Все существо сопротивлялось этому простому движению: поднять руку… Нажать кнопку звонка!

«Для тебя, Лена…»

Он поднял руку, позвонил. Нечто огромное, обжигающее словно упало в нем, разбилось вдребезги.

«Убежать! Немедленно убежать… Еще не поздно». Но он продолжал стоять перед дверью.

Послышались шаги. Дверь открыл мужчина лет сорока, с большими залысинами, в светло-сером летнем костюме, безукоризненно отглаженном, в коричневых начищенных ботинках.

— Здравствуйте, — сказал Костя. — Скажите…

— Дмитрий! К тебе, — крикнул мужчина и ушел.

В передней появился Муха. Удивление на его лице быстро сменилось иронией.

— Какой визит! — воскликнул Муха. — Сам великий маэстро! Чем обязан? Или выяснять отношения?

— Кончай ты, — просто сказал Костя. — Я… — он замешкался, — …совсем по другому поводу.

— Прекрасно! Проходи. — Голос Мухи прозвучал дружественно. — Ты как раз к завтраку. — Он повел Костю по коридору.

Дверь на кухню была приоткрыта, за ней мелькнула женская фигура, послышался звон посуды.

— Людмила Васильевна, — сказал на ходу Муха. — У меня гость. Еще один прибор, пожалуйста.

— Хорошо, — напевно, мелодично ответил молодой женский голос.

— Будь как дома, — насмешливо сказал Муха.

Они вошли в просторную кухню. Мужчина, встретивший Костю, отец Мухи, уже сидел у окна, просматривая газету, а у стола хлопотала молодая женщина, очень милая, с открытым, чистым лицом, гладкая прическа открывала высокий лоб. Вся око светилась доброжелательностью, и только в карих глазах Костя увидел затаенную грусть, тревогу, которые, наверное, она хотела спрятать ото всех.

— Здравствуйте! — сказал Костя.

— Здравствуй, здравствуй! — радостно улыбнулась ему женщина. — Вот тут садись, удобное местечко. — Она усадила Костю тоже у окна, напротив отца Мухи, который продолжал шелестеть газетой.

Муха громко отодвинул стул, плюхнулся на него, взглянул на Костю.

— Не удивляйся, в этом доме завтракают поздно. У главы, так сказать, семьи, производителя материальных благ, скользящий график. Да! Виноват, виноват… — Муха вскочил, — Я же не представил стороны! Мой новый друг Константин Пчелкин, в будущем знаменитый музыкант. — Муха усмехнулся, — А это мой родитель, Михаил Никитич, большой специалист в области воспитания юного поколения. — Он повернулся к Косте. — Знаешь, есть такая неопределенная наука — педагогика. «Сейте разумное, доброе, вечное…»

— Дмитрий! — прервал Муху Михаил Никитич, и Костя увидел, каких усилий стоит ему говорить спокойно.

— Я заканчиваю, — в свою очередь, перебил Муха. — И, наконец, несравненная Людмила Васильевна, молодая супруга моего несравненного родителя. Тоже, да будет тебе известно, причастна к педагогике: в приемной ректора… — Он взглянул на отца. — Умолкаю, умолкаю! Впрочем, сейчас Людмила Васильевна — образцовая домашняя хозяйка. Итак, что тут у нас? — Муха сел на свой стул.

— Вот яйца, сыр, — сказала Людмила Васильевна, и Костя увидел в ее милых широко раскрытых глазах затравленность. — Еще я сделала свеколку под майонезом. Очень полезно. — Она улыбнулась Косте. — Тебе положить?

— Да я уже завтракал.

— Тогда кофе, — предложила Людмила Васильевна. — И бутерброд.

— Конечно, кофе! — сказал Муха, — бодрит.

Завтрак проходил в молчании. Муха и его отец ели ножом и вилкой, Людмила Васильевна обходилась одной вилкой и постепенно раскраснелась, глаза ее стали прежними, приветливыми и добрыми, еда явно доставляла ей удовольствие. Молчание нарушил Муха.

— Тихо, как в склепе, — сказал он. — И, уткнувшись в тарелку, изрек: — «Семья как ячейка общества».

Михаил Никитич резко отодвинул чашку.

— Развлекаешься?

Муха не ответил, он повернулся к Косте, спросил:

— Ты как думаешь, семья — ячейка общества?

— Не знаю… — совсем растерялся тот.

— А у вас, Людмила Васильевна, какие соображения? — Муха прямо, тяжело смотрел на молодую женщину. — В смысле ячейки?

Костя увидел: глаза Людмилы Васильевны мгновенно наполнились слезами, она вскочила и выбежала из кухни.

— Что-то не клеится беседа, — развел руками Муха.

И тут Михаил Никитич грохнул кулаком по столу. Зазвенела посуда. Выплеснулся кофе из чашек.

— Хотя бы постеснялся постороннего человека! — закричал он, но тут же тяжелым усилием подавил гнев, сказал: — Неужели тебе доставляет удовольствие…

— Ладно, ладно! — перебил Муха. — Не заводись. Береги нервы. Впрочем, они у тебя железные. — Муха встал. — Пошли, Пчелка.

Костя поднялся из-за стола, сказал:

— Извините…

Михаил Никитич не ответил.

— Проходи!