Шестое чувство

– А куда ты собирался? Куда ты смотрел? Вот туда и направимся. Берт, – окликнула я Сванидзе, – вставай, я тут гостя выловила. Наш старый знакомый, кстати.

Сванидзе поднялся, неловкими движениями принялся счищать с себя грязь. Шурик хлопотал над фонарем. Наконец вспыхнул свет.

– Посвети ему в лицо, – угрюмо сказала я. – Ну что же, я не ошиблась. Тот самый. Ну что, здравствуйте, Митрохин Феликс Иванович. Давно, можно сказать, не виделись.

Кажется, он не ожидал, что я назову его фамилию, имя и отчество. Он вздрогнул, его красивое лицо исказилось гримасой недоумения и страха. Вздрогнул и сел прямо на землю. Реакция была такова, что сомнений не оставалось: босс совершенно точно вычислил по предоставленным мной данным этого смазливого молодца.

– Вы тогда удачно смылись, я имею в виду нашу первую встречу. Но, наверно, вы сами позже поняли, что не все так шито-крыто, поскольку номер-то у вас отвалился. Фальшивый. Да и те двое, которые остались валяться на дороге… все это также в ваши планы не входило, не так ли? Ладно, – я улыбнулась так искренне и весело, как могла улыбаться только лучшему другу, и оглянулась на щербатого Шурика: тот уже не держал фонарь (последний прыгал в руке Сванидзе), а ходил суживающимися кругами вокруг ямы, куда удачно упали уже двое. Потом он застыл над извлеченным из земли гробом Белосельцева, крышка которого была сдвинута.

– Сюда бы посветить, – выговорил он, и в ту же секунду белобрысый Феликс, почуяв ослабление внимания к его персоне, вдруг вытянул вперед ногу и с силой ударил по щиколоткам стоявшего перед ним с фонарем Сванидзе. Берт Эдуардович, без сомнения, упал бы, не подхвати его Шурик. Фонарь соскользнул на землю. И я уже в темноте выстрелила по ногам метнувшегося в сторону белобрысого. Выстрелила раз и другой, наугад, больше всего не желая убить его наповал, поскольку это было бы слишком обидно: столько было в руках потенциальных фигурантов дела, и все вылетают из игры.

Из темноты раздался одинокий хрип и глухой звук падения… Ну, кажется, попала…

Я сделала несколько шагов и наткнулась на белобрысого. Он лежал на земле и, прерывисто дыша, загнанно водил глазами. Мне даже удалось разглядеть, как блеснули его белки в лунном свете. Он держался за ногу, и пальцы были перемазаны черным, в разводах.

Ранен.

– Вот что, парень, – выговорила я, – ты сам виноват. Нечего было изображать из себя спринтера. Долго мне с тобой разговаривать некогда, а если ты будешь молчать, как теперь молчит твой напарник, то, пожалуй, придется поступить с тобой, как с ним. Ты не думай, я совсем не кровожадная. Это у нас Берт только любит рассуждать о черствости женского пола. Просто после того, как ты со своими бурбонами два раза нас чуть не угробил, поневоле теряешь любезность. Понятно тебе? Шурик, подтащи-ка его к яме.

Впрочем, стоило гробовщику взяться за Феликса и поволочь его в направлении разрытой могилы, как тот потерял сознание: верно, привыкший к бесчувственным трупам могильщик хватанул белобрысого бандита за подстреленное место, и болевой шок не заставил себя долго ждать.

Я угрюмо посмотрела на щербатого. Тот осклабился и снова присосался к своему сакральному сосуду. Было видно, что он уже пьян. Я оглянулась на Сванидзе и произнесла:

– Черт-те что… Господи, за что мне все это?

Упоминание в одной короткой фразе и бога, и черта отражало тот сумбур, что был у меня на душе.

– Мария, – произнес Сванидзе, – нужно посмотреть… посмотреть, Белосельцев ли там…

– Нужно. Понятно, что нужно! Фонарь подбери. Посвети. Да посвети, говорю!

Я сдвинула крышку гроба, и мурашки такой волной пробежали по моему телу, что я едва не потеряла равновесие. Ну что ж… не женское это дело – эксгумация, однако где наша не пропадала.

– Мария, – выговорил Сванидзе, светя прямо в раскрытый гроб, – не знаю, как выглядел Дима Белосельцев при жизни, но и после смерти он вряд ли может выглядеть так плохо.

– Совершенно согласна, – пробормотала я.

…В гробу лежал манекен из магазина – манекен с сильно изрезанным ножом лицом. Я тронула его руку, она была холодна, но едва ли возможно не отличить даже мертвую плоть от никогда не одушевлявшейся жизнью пластмассы.

* * *

– Вот так!.. – выдохнул Сванидзе. – Вот так дела!

– Да уж, – проговорила я. – Кажется, кому-то очень нужно было выдать Диму Белосельцева за мертвого. Ничего, сейчас спросим у этого белобрысого Феликса. Шурик, что у тебя в твоей фляге?

– Спирт, – отозвался тот, прикладываясь к пойлу.

– Нашатырный?

Шурик не оценил шутки. Он отрицательно помотал головой и прохрипел:

– Не-а. Разведенный… энтот… с клюквенным соком. Две доли спирта, одна – клюквенного сока. Давить его надо, клюква котора, чтобы вот…

– Понятно, – сказала я, – дай-ка хлебнуть… да не мне!.. вот этому молодому человеку, которого ты волок на манер бревна. Белобрысому этому.

– А, значица, понятно, – равнодушно ответил Шурик. – Можно. Этот много не выпьет.