Шестое чувство

– Он ничего про тебя лично не говорил, – сказал белобрысый Феликс, – он просто упомянул о женщине… вот о тебе, – глянул он на меня. – Тебя он приказал забрать и посадить в крепкое место, откуда не сбежать, а всех, кто с тобой будет, – в расход. А больше я ничего не знаю. Он меня не пускает в свои самые шифрованные дела, вот как насчет того, че он с этим Горовым терся. Усов очень скрытный, конечно, он же полковник кагэбэшный. А они все, сама знаешь…

– А зачем Усову нужно, чтобы все думали, будто Дима Белосельцев умер?

– Я не знаю. Честно. У Усова вообще много чего, что он не скажет даже… да никому не скажет. Он скрытный человек, у него клещами… он, между прочим, даже одного олигарха охранял, было дело! – вырвалось у Митрохина не к месту. – У него много завязок в верхах. Он там… так что я… я честно не знаю, какого хрена ему сдался этот Белосельцев. По мне, так… ну не знаю я! Честно не знаю!

– Ладно, – сказала я, видя, что он в самом деле говорит честно. – Все понятно. Ты, Митрохин, вот что… я все твои показания записала на диктофон, так что не советую тебе попадаться Усову на глаза, он первый же тебя и шлепнет. Бери свою тачку и катись на все четыре стороны…

– На три, – поправил Сванидзе, – в сторону Москвы лучше ему не ездить. А вообще, Мария, как это ты собираешься его отпускать? Я на это не согласен. Его в СИЗО нужно, на нем столько висит…

– Так, Берт Эдуардович! – резко выговорила я. – Мне кажется, что ваши правоохранительные наклонности снова проснулись некстати. Если Митрохина закрыть в камеру, нам это только повредит. Да и что ему предъявят, а если и предъявят, то кто будет свидетелем? Лично я – не собираюсь. Это может отнять много времени, и если не смешает все карты, так уж точно… о черррт!

Митрохин глянул в том направлении, куда посмотрела я, и, тонко, по-бабьи вскрикнув, забился в конвульсиях и вдруг обмяк. Еще бы! Митрохин, и без того находящийся в полуобморочном состоянии – от боли, от страха, от бессильной ярости – увидел, как из разрытой могилы Белосельцева медленно, с низким загробным сопением, вылезает огромная черная фигура. Признаться, мне тоже на секунду чуть не стало дурно, законопослушный следователь Сванидзе же и вовсе просто сел в грязь, а Шурик, не отрывая ото рта злополучной фляжки, прошамкал:

– А шо ж? Это ж Жора вылез. Он упал, а таперь и вылез! Не жить же ему там вовси-и. Шо ж вы пугнулися-от так? Жора, поди выпей.

Мои нервы не выдержали. Я тоже села прямо в грязь и рассмеялась тихим, отрывистым – истерическим – смехом.

* * *

В гостиничном номере, который мы сняли, Сванидзе в лучших традициях могильщика Шурика хватил спиртного и, расслабленно откинувшись на спинку дивана, сказал:

– А этого Митрохина ты зря отпустила. Надо его было, некоторым образом… чтобы не на вольные хлеба… гм…

– Да куда я его отпустила? – отозвалась я. – Его ж взяли на попечение эти двое – Шурик и Жора. Если он после их забот вообще выживет, то начисто забудет, куда и зачем его посылали. Он же просто сопьется!..

– Не об этом речь, – сказал Берт Эдуардович. – Сейчас я поясню свою мысль. Мы выяснили, что в центре всех событий стоит некто Усов, у которого были дела с моим двоюродным дядей, Владленом Моисеевичем. Что это за дела, можно только догадываться, но так просто сейф с документами из квартиры – уже моей квартиры, кстати! – не забирают. Да и этот доктор Круглов если не темнит, то ничего не знает о своем бывшем пациенте Диме Белосельцеве, а это само по себе ненормально. Удалось выяснить, что похороны Дмитрия – фикция. Выходит, что подозрения родителей Димы Белосельцева построены не на пустом месте…

Рассуждения Сванидзе не мешали мне углубляться в свои собственные размышления. Да, дело странное, нелепое – нехорошее. И самое неприятное в том, что из статуса просто странного оно перешло в разряд кровавого. И я сама только чудом уцелела, и этот разглагольствующий следователь – тоже. Откровенно говоря, я очень рассчитывала, что поможет Шульгин. Он распутывал и не такое. А моя воронежская миссия, кажется, выполнена. Нужно позвонить Родиону Потаповичу и обсудить с ним все происшедшее и то, что может произойти в ближайшем будущем.

Я встала и направилась в ванную комнату, чтобы оттуда звякнуть боссу со своего мобильного, но тут Сванидзе, вытянув перед собой ноги и любовно оглаживая их пальцами, проговорил:

– А, ну да. Как же я так мог забыть?

Я обернулась:

– Что?

– Я тут взял из этого гроба… – Сванидзе явно наслаждался произведенным эффектом. – Лежал там некий весьма примечательный документ, который, если говорить откровенно, лично мне напомнил ту самую забавную диагностическую справку, коя, если быть пристрастным…

– Да что ты несешь, мать твою! – взорвалась я. – Что ты нашел?!. Какой болван тебя вообще в следователи брал, если ты из пустого в порожнее!.. Ну! Что нашел?

Сванидзе обиженно вытянул трубочкой губы. Это он, кажется, перенял у доктора Круглова, но сейчас не до того. Берт Эдуардович произнес:

– Это тетрадь. Я не знаю, какие цели преследовали те, кто положил ее туда, к этому пластмассовому болвану, но…