Шестой грех. Меня зовут Джейн

— Леши… Он лежал вот здесь! На полу! Когда мы с ним ругались, я сидела на кровати, а он стоял вот тут. Он говорил мне ужасные вещи… Господи, вот оказалась я в этой комнате и сразу же все вспомнила… Вот, видите, у меня даже щеки покраснели. Дура! Ну какая же я дура!

— Как оказалась здесь эта еда? И вино? — спросила я, прекрасно зная, что Аллен стоит позади меня с портативной видеокамерой Нестора («Смотри, какая удобная вещь! В хозяйстве сгодится!» Я вздохнула, вспомнив своего покойного мужа. Все-таки как же мне его не хватает!) и записывает каждое слово, каждое движение Людмилы.

— Тая, да ты что?! Я же тебе сказала, что все это принесла я из своего дома! Я у тебя ничего не брала! В том-то все и дело, что мне хотелось угостить Алексея тем, что я умею готовить сама. Но где же труп?!

— Какой труп?

— Тая… Ты что?! Здесь же еще недавно лежал труп Леши! Что с тобой?! Что вы задумали?! Я же честно рассказала вам, как все было! Я не знаю, кто ударил его по голове этой статуэткой…

— Я не знаю ни о каком трупе, — заявила я, желая сейчас только одного — чтобы Людмила как можно скорее покинула мой дом. Теперь, когда у нас появились доказательства, что Люда пригласила сюда Алексея и эта история с убийством — ее личная история, не имеющая к нам никакого отношения, требовалось поскорее избавляться от этой особы.

— Да? Не знаешь?!

— Людмила, ты приводила сюда своего любовника, ко мне, в мой дом… Зачем?

— Тая, да что с тобой?! Я ведь тебе уже все рассказала!

И она, поддавшись действию паров алкоголя и собственных эмоций, принялась вновь с жаром рассказывать мне о своей несостоявшейся любви и о тех ухищрениях, которыми она воспользовалась, чтобы муж не поймал ее с любовником. Причем, рассказывая о том, как она устраивала эти свидания, она взывала к моему пониманию и чувству женской солидарности.

Ее развозило прямо на глазах. Она уже даже не могла стоять, не придерживаясь за спинку стула.

— Пожалуйста, убери всю свою посуду и сделай так, чтобы тебя потом долго искали… — сказала я ей с чувством невыразимого отвращения, чего она, кстати, даже не заметила, поскольку была поистине в ужасном состоянии.

Открыв шкаф, она достала оттуда большую спортивную сумку, в которой и принесла продукты и посуду, и принялась убирать со стола. Остатки салатов и заветренные куски курицы и хлеба она сложила в пакет со словами: «Это собачке». Было очевидно, что она явно не в порядке, и многое из того, что происходило сейчас, она просто не осознает, а рано утром, когда она проснется и вспомнит, что случилось ночью в этой комнате, реакция ее будет жуткой… Но вспомнит ли она, кто убил ее тренера? Или же она солгала мне, заявив, что она не видела убийцу, потому что убийцей была сама?

Неожиданно она выпрямилась. В руках ее была грязная тарелка. Она обвела комнату помутневшим взглядом:

— Но где же он? Когда я уходила, он лежал здесь, вот, прямо тут, под ногами… Он что, приснился мне?!

— Согласись, что с твоей стороны это было отвратительно — воспользоваться моим домом… — Я уже и не знала, что мне такое сказать, чтобы в записи осталось как можно больше компрометирующей Людмилу информации.

— Ты уж прости меня, Таечка, прости! Тебе и самой сейчас нелегко после смерти Нестора… Хоть ты его и не любила, но ведь всегда жаль, когда человек умирает. Вот и Леша мой… Такие гадости мне наговорил, уж поверь мне, а теперь его нет… Кто разбил ему голову — ума не приложу! Господи, как же болит голова! Того и гляди треснет. Ну что ж, я пошла… Может, мне все это снится?

Она вышла из дома через дверь очень хорошо известного ей черного хода и двинулась по тому же маршруту, по которому не так давно бежал, сгибаясь под тяжестью мертвого тела, Аллен. Даже со стороны видно было, что она очень пьяна. Ее пошатывало, каблуки скользили по ледяной дорожке, она старалась придерживаться рукой за ветки кустов и завитки кованых ворот, чтобы не упасть.

Трудно сказать, что я по отношению к ней в ту минуту испытывала — жалость или презрение? Думаю, и то, и другое.

— На ковре кровь осталась, — сказал Аллен. — И следов вокруг полно… Что будем делать?

— Прости меня, Аллен. Это просто кошмар какой-то! Говорить о том, что я не виновата, — это не сказать ничего! Это я заманила тебя сюда. Это я, пусть и косвенным образом, виновна в том, что все получилось так ужасно! Если я скажу тебе, что виновата и в том, что каким-то невероятным образом спровоцировала свою соседку изменить ее мужу, что ты на это скажешь?

— Но ты же сама говорила, что муж Люды не обращал на нее внимания. Ну, посоветовала ты ей заняться собой или завести любовника, пусть даже спровоцировала ее на этот поступок, но любовника-то она завела сама! И мужа обманывала сама! Конечно, тебе не следовало доверять ей ключи от своего дома, тем более что ты знала о ее похождениях с этим тренером. Можно было догадаться, что когда-нибудь ей взбредет в голову воспользоваться твоим «гостеприимством»… Но теперь-то что говорить об этом? Это ее история, а мы с тобой тут ни при чем.