Шестой иерусалимский дневник (сборник)

туда словарь какой-то вложен,

и много слов на волю просится.

620

Всегда в конце удавшейся пирушки

мы чувствуем, рассудку вопреки,

что мы – не у судьбы в руках игрушки,

а сами – удалые игроки.

621

Не стану глупо отпираться я —

да, страх ползёт, как нервный зуд,

меня страшит не операция,

а то, что там они найдут.

622

Вот мистики простейшие уроки:

душа зовёт в минутную отлучку,

и полностью законченные строки

текут через меня под авторучку.

623

Уже мы как бы чуть издалека

следим, как вырастают наши внуки,

а если посмотреть на облака,

то думаешь о странности разлуки.

624

Мне жалко всех, кто ближе к ночи

и за ночным уже пределом

себя тоской угрюмо точит,

что в жизни что-то недоделал.

625

Догадка иногда во мне сквозит,

что жизненный азарт —

весьма игральный,

и весь вокруг житейский реквизит —

не наш совсем, а вовсе театральный.

626

За то, что плохо всё предвидим,

такие бедственные мы:

кого сегодня мы обидим,

тот завтра всем даёт взаймы.

627

Я счастлив тем, чем я богат,

моё богатство – пантомима,

и вздев улыбку напрокат,

хожу скотов различных мимо.

628

Приятно думать про возможность,

что к Богу явится простак,

осмелясь на неосторожность

Его спросить: за что нас так?

629

Всего скорей, что по наитию —

мой ум не ладит с вычислением —

готов я вечером к распитию

с любым народонаселением.

630

Мучительное творческое свойство

(у всех оно мучительностью разно) —

самим собой святое недовольство

Сальери утолил своеобразно.

631

Я так самим собой напичкан

и чушь такую горожу,

что разве что к небесным птичкам

по чик-чирику подхожу.

632

Мы прочные пустили корешки

повсюду в почву, начисто не нашу —

не Бог ли обжигал нам те горшки,

в которых мы свою варили кашу?

633

Шестым каким-то, тёмным чувством

я к мысли вдруг ловлю толчок,

что станет сукой и прокрустом

вот этот милый мужичок.

634

У жизни всюду есть звучание —

при свете, ночью и во мгле,

наступит если вдруг молчание,

нас дикий страх пригнёт к земле.

635

Ход жизни рвёт порой плотина,

прервав течение и бег,

и тут беснуется скотина,

и каменеет человек.

636

В печальных признаках мельчания

и мысли свежеоскоплённой

видны приметы одичания

души, желудком усыплённой.

637

Достойных духом в райских кущах —

согласны все, кого ни спрашивал —

из поколений предыдущих

гораздо больше, чем из нашего.

638

Он даже в юные года

настолько малый был не промах,

что успевал туда-сюда

резвее многих насекомых.

639

А пока пасёмся мы на воле,

Бог нас видит овцами типичными,

ибо зеленеющее поле —

минами усеяно различными.

640

Я помню ясно и вполне,

как выживал, давимый прессом,

и что тюрьма теперь во мне,

я наблюдаю с интересом.

641

Заметил я, что даже хвори

присущи слабости мучительства:

так у неё весьма в фаворе

часы пустого сочинительства.

642

Творить посильную гулянку

нам по любому надо случаю,

покуда каждому – подлянку

судьба готовит неминучую.

643

В моём любом воспоминании —

к чему в былом ни прикоснусь —

я вечно жил в непонимании,

что есть повсюду мразь и гнусь.

644

Клянусь, пишу не ради рифмы,

а наблюдая каждый случай:

у разных дней различны ритмы —

бегущий, скачущий, текучий.

645

Есть мысли – только что набухли,

уже распустятся вот-вот,

но вдруг увяли и пожухли,

как будто порча в них живёт.

646

С ума сошли бы наши предки

и закричали: «Боже, Боже!» —

пересчитав мои таблетки,

которым я не верю тоже.

647

Мне думать о былом сегодня нравится,

пускай былое в памяти продлится,

мы были все красавцы и красавицы —

наивность озаряла наши лица.

648

И разве что не в мелкий микроскоп

исследован я был, каков я есть,

и дьявольский прибор – колоноскоп —

совали мне, куда зазорно лезть.

649

Со мной у докторов пошла игра,

и каждый изгалялся по способности,

что тема для высокого пера,

поскольку очень низменны подробности.

650

Мне скорее страшно, чем забавно,

как растёт в порыве чрезвычайном

то, что нам казалось лишь недавно

мелким и едва ли не случайным.

651

Лишь ненадолго стоит лечь —

и стих журчит, уже кристален, —

должно быть, есть какая течь

во мне, когда горизонтален.

652

Время не течёт, а испаряется,

и возможно, где-то вдалеке

есть оно сгущённое, как яйца,

сваренные круто в кипятке.

653

Природы я давно боюсь:

когда б я ни был на природе,

я чистой свежестью травлюсь

и задыхаюсь в кислороде.

654

Чтоб выдать замуж дочерей

и чтобы внуки голосили,

готов зятьёв кормить еврей

вплоть до пришествия Мессии.

655

Когда бы нас оповещали

про жизни скорое лишение,

то мы бы только учащали

своё пустое мельтешение.

656

Смотря в былое взором мысленным,

я часто радуюсь тайком,

каким я был широколиственным

и полным соков мудаком.

657

Сейчас борьба добра со злом

идёт во мне, но я не вхож,

и в этой битве перелом

содеет нож.

658

Я не мог получиться священником,

и врачом бы, наверно, не мог,

а случиться отпетым мошенником —

очень мог бы, но миловал Бог.

659

В себе копаясь как-то на досуге,

подумал я про тягостный хомут —

о глупостях, содеянных в испуге,

что иначе неправильно поймут.

660

Сперва уколов тонкие укусы,

а далее – в сознании провал...

Я знал давно,

что все мужчины – трусы,

но что настолько – не подозревал.

661

Ночью мне приснилось очень ясно —

дёрнулись от ужаса зрачки —

что хирург зашил меня напрасно,

что внутри меня забыл очки.

662

У смерти очень длинная рука,

и часто нас костлявая паскуда

свободно достаёт издалека,