ШЕСТОЙ МОРЯК

  — У нас в Ирландии, — возразила Хейд,  — со мной и разговаривать бы не стали. Зарезали бы, как овцу, и вся недолга. Но что-то я не припомню, чтобы за последнее время здесь погибло много народу. Все, кто был жив в тот  день, когда я пришла на Утиный утес, живы и сегодня. Если, конечно, не считать Хравна Старого.

   — Хравн Старый умер от старости, — уточнил Оттель. — Он был очень стар, за что его и прозвали Старым. И теперь в долине никого нет, наверное, старее Ульвхедина Пустого Мешка. Которого прозвали Пустым Мешком зато...

   — ...что его лицо сморщилось от прожитых зим, как пустой мешок, — перебила его Хейд. — Это даже я знаю.

  — Негоже, однако, оставлять твой проступок без наказания, — сказал Откель. — Но убивать мы тебя не станем.

  — Что же вы станете делать? — поинтересовалась Хейд.

  — Я над тобой надругаюсь, — сказал Откель.

  — Хорошее дело, — согласился Оттель.

  — Что ж, — сказала Хейд. — Чему быть, того не миновать.

   Она вошла в дом, разделась и легла на свою лежанку, прикрывшись одеялом из овечьей шерсти. Оттель стал над ней и начал ругаться. Поскольку ругался он долго, то из произнесенных им вис можно было сложить целую бранную драпу[15] . Вот лишь немногое из того, что он сказал:

              Ауд вшивой крысы,

              Биль худой коровы,

              Гна двух медных грошей,

              Диса толстых задниц,

              Идунн драной юбки,

              Липа льна гнилого,

              Нанна битых гривен,

              Нива толстых задниц,

              Ньёрун горькой браги,

              Сив прорех в накидке,

              Скади одной лыжи,

              Скёгуль толстых задниц,

              Сьёвн дырявой кровли,

              Фрейя грязных пяток,

              Фригга дохлой рыбы,

              Фулла толстых задниц,

              Хильд котла пустого,

              Хлёкк носов прыщавых,

              Хлин отвислых сисек

              И, конечно, задниц[16].

  — Ты закончил? — спросила Хейд, когда Откель остановился и перевел дух.

  — Пожалуй, — сказал Откель.

  — Неужели ты и вправду обо мне такого мнения? — поинтересовалась Хейд.

  — Вовсе нет, — сказал Откель. — Но не думала же ты, что я стану превозносить тебя за все причиненное тобой зло!

  — Так уж и зло, — сказала Хейд. — Вся Медвежья долина лежит в лежку пьяная. То же самое было бы и к вечеру, без хмельного молока. Или в домах у людей перевелась брага?

  — Такого на моем веку еще не случалось, — признал Откель. — Дело прошлое, но хмельное молоко у тебя вышло на славу, забористое.

  — Что же вам не понравилось? — спросила Хейд.

  — Молоко есть молоко, — ответил Откель, — а брага есть брага. Всякая вещь должна быть тем, что она есть.

  — С этим не поспоришь, — сказала Хейд.

  — Что-'это у тебя висит  в изголовье? — спросил Оттель. — Парсуна, изображающая Олава Святого?

  — Нет, — сказала Хейд. — Это ирландский герой Беовульф, поражающий чудовище Хрюнделя.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель. — Ну, мы пойдем.

  — А вы не так глупы, как о вас говорят, — заметила Хейд на прощанье.

  — Конечно, — согласился Откель.

  — Вы гораздо глупее, — сказала Хейд Босоногая.

6

    Наказав таким образом Хейд Босоногую, Откель Разумник и Оттель Долдон отправились восвояси. По пути домой они завернули  к Хродкетилю по прозвищу Зеленый, сыну Бьяргмода по прозвищу Толстый.

   — Выходи, Хродкетиль! — закричал Оттель. — Пришло время тебе ответить за свои дела.

   — Погоди, — сказал Откель. — Да ведь мы здесь были сегодня.

   — Твоя правда, — сказал Оттель. — Выходит, мы уже  убили Хродкетиля?

   — Что-то не упомню, — сказал Откель.

   — Зачем же мы тогда к нему заходили? —  спросил  Оттель.

   — Так ведь мы заходили ко всем, кто живет по дороге  на Утиный утес, — ответил Откель.

   Тут открылась дверь дома, и вышла жена Хродкетиля, по имени Хульда Два Топора. Свое прозвище она получила от собственного мужа, который, прожив с нею месяц с небольшим, сказал такую вису:

              Лучше ясень брани,

              Он же Ньёрд сражений,

              Проще — пьяный берсерк

              На тропинке узкой

              С топором огромным

              В лапе своей каждой,

              Чем лоза покровов[17],

              Вроде моей Хульды.

   — Это опять вы, пьянчужки? — закричала она.

   — Замолчи, женщина, — сказал Оттель. — Лучше ответь нам, убили мы твоего мужа или еще только должны сделать это?

   — Как же я отвечу, если ты приказал мне молчать? — спросила Хульда.

   — Хорошо, — сказал Оттель. — Говори, женщина.