Шестой моряк

   Я не  замечал ее увядания, пропустил момент,  когда началась старость. Признаюсь, мне это было безразлично. Я не менялся, она — менялась. Какая разница? Все равно за этой ветшающей телесной оболочкой я видел ее прежнюю, истинную, ни на гран не изменившуюся с первых мгновений нашей встречи. Наши прогулки становились короче, а беседы длиннее. Или мне это казалось? Я сидел подле ее ложа, держал ее за руку, и мы молчали. Слова были ни к чему.

   Наконец она сказала:

   «Я хочу произнести Веление». — «Я никуда не тороплюсь, и ты не спеши». — «Зато я тороплюсь. Ты ведь не можешь вернуть мне молодость?» —  «Пока не произнесено Веление, я почти ничего не могу. Веление определяет пределы моего всемогущества». — «Да, ты говорил... А еще ты говорил, что всякое Веление противоречиво». — «И поэтому призываю тебя подумать еще раз». — «Еще ты говорил, что это не поможет... Я знаю, что совершу ошибку, и не боюсь этого». —«Возможно, этого боюсь я». — «Услышать такое из твоих уст по меньшей мере забавно». —  «Я и сам поражен, что это так меня тревожит». — «Ну, да неважно... Ты готов повиноваться?»

   После непродолжительного молчания, со скорбью в сердце я отвечал:

   «Да, готов».

   «Внимай же...»

   И она произнесла Веление.

   «Живи дольше всех», — сказала она.

   И посмотрела на меня с таким видом, будто с избытком вознаградила за несовершенные еще подвиги.

   Теперь ничего нельзя было ни вернуть, ни исправить.

   «Ты проклятая  дура, Калипсо, —  сказал я печально. —  Неужели нельзя было  придумать что-то  поумнее? Что-то для себя?» — «Но я ничего не хочу для себя. Все, что мне было нужно, я получила. За те годы, что мы были вместе». — «Так ведь и мне ничего не нужно. Я не желаю  от тебя таких  подарков». — «Ты сам не знаешь, чего хочешь». — «А с чего ты взяла, что я вообще чего-то хочу?» — «Теперь, быть может, ты и этому научишься». — «Времени у меня будет предостаточно... Да и не подарок это вовсе. И не Заклятие. Скорее проклятие... Во имя Создателя Всех Миров, только ты способна на такую божественную глупость!»

   Затем она спросила со слабой улыбкой:

   «И что же твое всемогущество? Оно способно сделать меня юной?»

   «Нет, Калипсо. Я еще не все знаю о себе, но этого я, конечно, не могу»

   «Значит, я не успею тебе надоесть», — сказала она удовлетворенно и закрыла глаза.

   Ее рука остывала в моей ладони.

   Она не могла мне надоесть.  Я даже не насладился ею в полной мере. Как скоро все закончилось!..

   Зачем она столь кропотливо творила из меня человека? Неужели поверила в мои слова об идеале? Успел ли я хотя бы отдаленно стать похожим на то, что она увидела во мне своим внутренним зрением в тот давний час? И сколько же нужно лет, чтобы женщина могла сотворить из глупого, грубого, почти звероподобного существа, каким является всякий мужчина, свой идеал?

   Я никогда уже не получу ответов на эти вопросы.

   Я многому научился у нее. Секс — это мелочи, о которых приятно вспомнить, но совсем не главное. Я научился чувствовать, как человек. Почти научился любить.

   Не успел только научиться плакать. Здесь редко приключались поводы для искренних разочарований, таких, чтобы до слез. Да вообще никогда не приключались. Поэтому я сидел у ее изголовья, с сухими глазами, не зная, как жить, что делать со своей свободой в этом мире, и бездумно ждал, не случится ли что-нибудь, что укажет мне, как поступать дальше.

   Тихо, словно тени Аида, появились  прислужницы в  темных покрывалах.  Оказывается, они  тоже состарились... но не все, были и новые лица, совсем юные. У меня не было повода обращать на них внимание, пока рядом была Калипсо. Наверное, где-то в укромном уголке Огигии все же скрывалось селение, где были мужчины, а следовательно, и дети, которые подрастали и становились прислужницами хозяйки острова... пока она в них нуждалась. Меня оттеснили, разомкнули наши пальцы и забрали у меня мою Калипсо.

   Больше я ее не видел.

   Это и неважно. Достаточно было закрыть глаза и вернуть из недр памяти любой осколок мозаики по желанию. Снова увидеть ее молодой, совсем молодой... какой только захочется.

   Теперь я мог идти куда заблагорассудится. Благодаря Калипсо во мне накопилось море любви к человечеству, почти такое же бескрайнее, как и то, что со всех сторон омывало берега Огигии. Даже не верилось, что однажды оно способно пересохнуть.

    Беда была в том, что я никуда не хотел идти. Мне был неинтересен мир без Калипсо. Время для меня не просто остановилось: оно умерло вместе с Прекраснейшей Из Женщин.

   ...Мой покой был нарушен скоро и навсегда.

   Вбежавшая прислужница сообщила запыхавшимся  голосом:

   «Корабль в бухте, мой господин!»

   «Я не господин тебе, женщина. Что они хотят?»

   «Царь Одиссей держит путь в Трою. Ему нужна вода и пища».

   «Так дайте ему все, что он просит... Хотя постой. Я выйду к нему сам. Быть может, ему понадобятся матросы...»

26

   Я сижу в подвале библиотеки, в котельной, и жгу книги.

   Очень захватывающее времяпрепровождение. В самом деле, чем еще занять себя после того, как конец света  благополучно состоялся?

   Ты отомстил с лихвою, Малхос.